В ГЕРМАНИИ — ВСЁ НА ТРАДИЦИЯХ, КАЗАНЬ СМОТРИТ В СТОРОНУ МОЛОДЁЖИ
ЗУЛЬФАТ ФАХРАЗИЕВ
ЗУЛЬФАТ ФАХРАЗИЕВ
В ГЕРМАНИИ — ВСЁ НА ТРАДИЦИЯХ, КАЗАНЬ СМОТРИТ В СТОРОНУ МОЛОДЁЖИ

Зульфат Фахразиев родился в музыкальной семье, в 14 лет переехал из Набережных Челнов в Казань, чтобы продолжить музыкальное образование. Окончил Казанскую консерваторию имени Н. Г. Жиганова и поехал учиться в Германию — в Высшую школу музыки в Любеке. После — вернулся в Казань работать со студентами в консерватории.
Зульфат Фахразиев родился в музыкальной семье, в 14 лет переехал из Набережных Челнов в Казань, чтобы продолжить музыкальное образование. Окончил Казанскую консерваторию имени Н. Г. Жиганова и поехал учиться в Германию — в Высшую школу музыки в Любеке. После — вернулся в Казань работать со студентами в консерватории.

Я родиля в Буинске, это 2 часа от Казани, а детство моё прошло в Набережных Челнах. Родители у меня музыканты, они работали в детской татарской школе искусств №13. То есть с детства мы были в такой среде, музыка и творческая атмосфера были в крови у нас.

Мой папа был баянистом — это постоянные гости, это постоянная тёплая атмосфера семейная. Всё время на этих посиделках моя тётя пела песни, папа аккомпанировал ей. Мама играет и на гитаре, и на домре, и на балалайке, и на баяне. Была дирижёром школьного такого оркестра народного. В этом плане она такой разносторонний человек.
— А ты когда впервые инструмент взял в руки?

— Я помню такой момент: родители подарили мне маленький игрушечный синтезатор, буквально две-полторы октавы, какие-то были наклейки цветные — названия нот, видимо. И я начинал как-то подбирать, видимо, какие-то песни, мелодии, и родители, долго не думая, поняли, что мне это нравится, они решили, что раз они сами музыканты и раз мне это нравится, то можно отдать меня в музыкальную школу. Мне было лет 5 или 6.
В музыкальной школе какие-то были определённые успехи, и уже на тот момент меня продвигали на какие-то музыкальные конкурсы. Тогда их, конечно, было очень мало, но тем значимее они были, на мой взгляд. Занимал всегда какие-то призовые места. И вот на одном из республиканских конкурсов имени Жиганова, это был 2003 год, кажется, меня заметила артистка Флора Хасанова, я у неё потом учился долго.
— Как давалось совмещение музыкальной и общеобразовательной школ? Отражалось ли на общении со сверстниками? Ты занимался музыкой, когда остальные гоняли в футбол?

— Конечно, это отражалось, но у меня не было чувства обиды, я это воспринимал как должное.

Обучение в двух школах одновременно тяжело в плане совмещения физически. То есть школа музыкальная находилась очень далеко, меня возил то папа, то мама возила, с возрастом я уже сам начал ездить на автобусе. Приходилось это делать и в мороз, и в дождь, два раза в неделю минимум, а если впереди важные выступления, то чаще.

Я успевал сначала в обеих школах. Со временем родители и окружение стали влиять: «Если у тебя есть успехи в музыке, то нужно больше времени уделять ей». И тогда начались небольшие, но проблемы в общеобразовательной школе. Хотя там тоже знали о моих занятиях музыкой и старались идти навстречу.

— Давай про переезд в Казань поговорим. Сколько тебе было лет?

— Это был 8-ой класс. Я тогда даже не осознавал, насколько это сложно. Во-первых, я не знал, куда я еду. То есть была небольшая прогулка по Казани перед поездкой, папа мне показывал консерваторию. На тот момент я еще не осознавал, что меня отрывают от родительской опеки, за мной будут следить чужие дяденьки и тётеньки, я буду принадлежать себе в плане творчества, никто не будет меня пинать: «Иди занимайся!».
Всё теперь зависело только от меня. То есть я стал в четырнадцать резко взрослым.
Этот момент был очень важным, потом при переезде в Германию мне это сильно помогло.

Ну и нужно ещё сказать, что условия были дичайшие на тот момент: полуразрушенное здание, штукатурка на полу — кошмар, как мне казалось на тот момент после уютной родительской трёхкомнатной квартиры. Но за эти 10 лет там огромную закупку мебели новой сделали, ремонт, закупили стиральные машины, в подвале сделали репетиторий с инструментами — это большая заслуга директора — Михайлова Александра Аркадьевича. И вот эта атмосфера творческая в школе тоже благодаря ему складывалась. Он и сейчас работает — в консерватории.

Все эти бытовые проблемы компенсировались гигантской творческой атмосферой и влиянием окружения — музыкантов, тоже талантливых, которые приехали со всей России. И вот эта атмосфера моё депрессивное состояние немножечко съела за два месяца и я начал привыкать к новому образу жизни.

Рядом с ССМШ, где я учился, есть Фуксовский садик — вот это место вот было самым посещаемым, наверное. Еще не было никаких набережных, Миллениум только строился. Мы в садике этом после музыкалки в футбол играли.

— Ты говорил о преподавательнице, которая заметила тебя на конкурсе и у которой ты учился. Расскажешь о ней?

— Флора Ибрагимовна дала мне очень многое. Я в общей сложности проучился у нее 12 лет, если бы не она, возможно, мы бы сейчас не сидели друг напротив друга. Это такой альтруист, который готов помочь всем и вся, человек огромной энергии, прекрасный пианист. Она вывела меня на другой уровень работоспособности.

— То есть ты у неё в любимчиках был?

— Я не могу так говорить, мне неудобно это говорить.

— По уровню таланта ты выделялся среди остальных наверняка уже тогда?

— Она неоднократно говорила, как бы это громко ни звучало, что у нее за всю жизнь впервые такой талантливый ученик. Но я самокритичный, я не очень хочу об этом распространяться.

— Хорошо, давай не будем.

— Я бы немножко добавил про переход из десятилетки в консерваторию. В десятилетке все были у всех на виду, мы были под творческой тёплой опекой каждого педагога.
Была здоровая конкуренция: каждый из нас знал, что он чего-то стоит, и это помогало нам расти, то есть не было такого: «Ага, пальцы ему отрежу, чтобы не мог играть».
А в консерватории я почувствовал себя голым — увеличивается пространство: и визуальное, и общественное. Помимо людей, с которыми ты коммуницировал раньше, появляется ещё куча других: народники, дирижёры, люди из разных городов. Ощущение семейности и атмосферы творческой будто ушло, появилась разобщённость. Всё же в консерваторию попадают массы — там нет такого жесткого отбора, как было у нас в школе. Мы были настолько подготовлены в десятилетке, что могли бы ничего не делая, просто вот так сдавать все предметы (щёлкает пальцами). Это немного расслабило, и я это почувствовал. За эти годы я участвовал в конкурсах, в некоторых довольно успешно.

— Конкурсы повлияли на переезд в Германию? Как он случился?

— Тут ещё нужно сказать, что у меня первая поездка в Германию была ещё в 17 лет. У моей педагогини — Флоры Ибрагимовны — была студентка, Танзиля Абдуловна Рахимкулова, она дочка известного певца Габдуллы Рахимкулова. В начале 2000-х переехала в Германию, вышла замуж за немца. Они тесно общались, и вот Флора Ибрагимовна показала ей меня, та пригласила нас к себе — жить у неё две недели и готовиться к конкурсу. На конкурсе я сыграл хреново, потому что всё же неконкурсная была подготовка. Но я запомнил этот свой первый выезд за границу, произвело совершенно дикое впечатление на меня. Вот эти чёткие границы улиц, крыши черепичные, люди, то есть это какие-то впечатления, которые засели глубоко в меня, и вот это желание вернуться — оно потом сыграло свою роль. Вот. Танзиля Абдулловна и её муж Герхард всегда помогали мне с жильём, с организацией концертов, она мотивировала на какие-то творческие свершения.
А про переезд — я проучился 5 лет в консерватории на тот момент, сам особых усилий не прикладывал для переезда, просто прощупывал почву. Одарённых и способных ребят тогда рекомендовали к поступлению в ассистентуру-стажировку — это аналог аспирантуры. Заведующая кафедрой предложила мне в качестве творческого руководителя ректора — Рубина Кабировича Абдуллина. Я, конечно, обрадовался. Он органист и в прошлом замечательный пианист. Я проучился у него полгода, и на горизонте появился довольно серьёзный конкурс в Бремене, там 4 тура. Я поехал участвовать. На том конкурсе в Бремене я познакомился с профессором немецкой Высшей школы музыки в Любеке, она меня очень тепло приняла, сказала, что у меня есть возможности расти дальше. И вот я поехал на вступительные в эту высшую школу, это не было запланировано, довольно быстро всё произошло — то есть не уезжая с конкурса я поехал на вступительные.

Экзамены у нас и там — очень большая разница в системе оценки.

Зачёты и экзамены в России — это как принудработа, ты не чувствуешь себя творческим человеком, ты отчитываешься.
И тебя оценивают вот эти три-четыре профессора. А в Германии экзамен проходит в виде концертов и публика может свободно приходить. И ты выходишь туда уже не как на экзамен, а как на концерт — это совершенно два разных ощущения. И это тоже очень важно для творческих профессий. То есть ты делишься своими чувствами и видением музыки, тебя будут слушать не оценивающе, а вдохновляясь. В России экзамен в форме концерта только в ассистентуре-стажировке.

У нас — выходишь на сцену и играешь всю программу, которую ты заявил, комиссия оценивает. Там — выходишь на сцену и начинаешь общаться. А я на тот момент из немецкого знал только «Guten tag». Там они начинают выборочно спрашивать из твоей программы: «Давай четвёртую часть сонаты Шопена». Минуты 2 ты играешь одно произведение, потом другое, потом следующее — резкое переключение, для меня это было шоком.

Помимо специальности нужно было сдавать немецкий, на этот экзамен отправляли только тех, кто удовлетворял игрой на фортепиано. Я сильно обрадовался, когда мне сказали ждать тест по немецкому. Я, конечно, 2 недели как-то там готовился, но это вообще ничего, потому что там нужен был уровень B2. У меня был интернет, я ввел под столом начало теста, там высветились какие-то слова, я их переписал и думаю сейчас, что это сыграло ключевую роль — наверняка всё остальное было неверно. То есть это какое-то вот везение. Я вернулся в Россию и через месяц мне пришло письмо: «Вы поступили».

Тяжело было прийти к ректору и сказать, что я поступил. Это, конечно, само по себе смешно выглядит, но всё же это уважение. И всё же он взял на себя ответственность за меня вот на эти 2 года, а тут я приду и скажу: «Извините, Рубин Кабирович, я уезжаю». Это было самое страшное из всех переживаний по поводу переезда в Германию. Но он тоже в свое время уезжал учиться в Москву в аспирантуру, может, поэтому он совершенно спокойно отнёсся.

— Поговорим про немецкий период? Не только про учёбу, вообще про жизнь. Как первое впечатление от страны отличалось от второго?

— Я на тот момент уже повидал Польшу, Норвегию, Турцию, Францию, Данию, поэтому в этот приезд уже не был таким шоком. Долгосрочная жизнь в стране сильно отличается от краткосрочной. В этом плане опыт двухлетней жизни позволяет сильнее углубиться в культуру другого народа и открыть новые грани этой культуры. Там уже были мои знакомые, которые ещё до меня переехали, и в первое время я жил у своей знакомой. Первые 2-3 месяца очень затратные, всякие бюрократические моменты. Плюс незнание немецкого языка в первое время — это большой стресс.

— А английский?
Знание английского выручало очень сильно, но когда ты приходишь в паспортный стол, с тобой говорят на немецком, ты мило улыбаешься и ничего не понимаешь.
Стресс огромный и желание быстрее овладеть каким-то базовым уровнем языка, чтобы общаться с педагогами на уроках, ходить в банк, аптеку, общаться со сверстниками. Хотя сверстники говорят на английском, поэтому с ними я общался на английском. А немецкий — это такая больная тема, у меня было огромное желание выучить его, но я выучил только базовый, пойти дальше мне какое-то внутреннее сопротивление не давало. Возможно, я уже знал, что не захочу остаться здесь жить.

— Расскажи про образовательный процесс.

— Педагог замечательный попался. Очень человечный, открытый, добрый, готовый помочь. В классе было порядка 10-15 человек, большинство — азиаты.
Первое время я чувствовал себя изгоем, поскольку политическая обстановка была на тот момент напряжённая.
Хотя это никак не отражалось, я эмоционально внутри это переживал сначала. Там всем глубоко наплевать на это, все заняты творчеством.

Там система очень интересная: нет такого, что расписание готовое висит. Есть обязательная часть, а остаток ты добираешь сам — можешь выбрать язык, хор, древненемецкую музыку и так далее. Гораздо свободнее себя чувствуешь от этого. Каждый педагог отмечает посещаемость — пускает листовку такую по классу, нужно набрать определенное количество визитов. Например, он дает 4 времени в неделю, ты выбираешь 2 времени.

— А как с прогулами дела? Ну то есть просил ли ты одногруппников тебя отметить в лтстовке, например?

— Я один раз только так сделал. Когда ты приезжаешь в новую страну, тем более в Германию, тебе кажется, что все вокруг — полицаи с автоматами и тебя могут расстрелять за любую погрешность (смеётся). Я очень был месяца два первых максимально осторожен, мне казалось, что в Германии всё очень строго. Например, когда я ехал на велике, тот участок дороги, который выложен камнями и по которому некомфортно проехать на велике, я проезжал по дороге для пешеходов. Меня вдруг останавливает женщина, в какой-то форме, близкой к гражданской одежде, она фиксировала тех, кто нарушил время парковки. Встаёт передо мной — я торможу резко. Она мне говорит на немецком: «Это дорога для пешеходов, вы не имеете права здесь ездить». Я такой: «Окей, окей». Обхожу её, спускаюсь на эту каменную дорогу. И вслед она мне кричала, что в следующий раз будет штраф, причём я понял это только потому, что штраф по-немецки звучит так же, как на русском. После этого я всегда ездил по каменной этой дороге.

— У меня в Берлине была похожая ситуация с электросамокатом, потому что в России-то мы ездим чаще всего там же, где и пешеходы ходят. Но мне полицейский не угрожал штрафом, просто указал дорогу, куда мне нужно переместиться. Что нравилось, что не нравилось в Германии?

— Нравилось, что очень много аудиторий с хорошими роялями и можно заниматься до 12 ночи. То есть хватает всем. У нас же нужно записываться заранее, отмечая время, в которое ты хочешь поиграть. Может попасться класс с пианино каким-нибудь полураздолбанным. А в Германии система бронирования в интернете — у тебя есть карточка, которая является ключом от класса, который ты забронировал. Суперудобно, я даже представить не мог, что так возможно.
Нравилось отношение людей. Говорят, что это фальшивая улыбка. Но ты этого не замечаешь. Приятно, что все люди открытые, улыбаются, готовы помочь бескорыстно.
Это небо и земля с нашими: я вот уже в Шереметьево прилетел — все грустные, унылые.

Я стоял в очереди однажды в перерыве между классами купить йогурт какой-нибудь, впереди стоит бабушка лет восьмидесяти, обернулась, увидела меня и спрашивает, обед ли у меня. Я говорю: «Да». Она берет свои продукты: «Проходите вперёд, вам нужно торопиться, а мне торопиться некуда, у меня работы нет». Я был в таком шоке. Это такое яркое и характеризующее немецкое общество воспоминание, которое очень сильно подействовало.

В Германии люди планируют сильно вперед. Я вообще сам по себе человек неорганизованный, а там люди живут жизнью, где у них месяца на три вперед всё расписано.

Может, чисто субъективное мнение, но многие преподаватели там будто бы просто отрабатывают. Отношение педагогов к студенту гораздо более холодное, и это очень сильно контрастировало с тем теплым отношением, которое было в Казани. У немцев некая скупость на эмоции. У них есть такая дистанция, ближе они чужих людей не пускают, поскольку если ты пустишь ближе, то начинаешь сопереживать. В этом смысле мы гораздо более эмоциональные и открытые.
— Я закончил магистратуру и было желание попробовать наивысшую форму музыкального образования в Германии. Это своего рода аспирантура тут. Надо ещё сказать, что на протяжении всей учёбы в Германии я получал неплохую стипендию — 500 евро. Чтобы получить такую стипендию, нужно сыграть конкурс-прослушивание, которое позволяет получить финансовую помощь вне независимости от гражданства. Я подрабатывал, конечно, но стипендия помогала. Вот. Но аспирантура была уже платная, и таких денег у меня не было. На тот момент я уже был женат, то есть мы успели пожениться перед моим отъездом в Германию.

— Как жена отнеслась, кстати? Или она с тобой переехала?

— Она такой двигатель, который старается, чтобы я развивался. Хорошо отнеслась. Нет, она не переехала, раз в полгода я старался приезжать в Россию, а летом примерно на месяц приезжала она.

И вот нужно было либо перевозить жену, либо возвращаться. Я всё равно сыграл экзамен, конкурс был дикий — прядка 40 человек на место. И там пианист мог соревноваться, например, с виолончелистом.

Был вариант остаться на частные уроки, которые я мог бы брать у педагога своего. Но этот вариант меня тоже не устраивал, потому что стипендии уже не было, а подработка моя не давала возможности нормально существовать в этой стране.

— Как сейчас, после двух лет в Германии, воспринимаешь Казань?

— Я работаю в консерватории сейчас, и всё это время я был на связи, было понимание, что меня готовы взять на работу. У меня ещё такая ситуация была: я совмещал учебы в Германии и Казани. Когда я учился первый год в Германии, я приезжал сюда тоже экзамены сдавать, потом взял академический отпуск, доучился в Германии, вернулся и доучился второй год здесь. Двух зайцев как бы получается.
Казань — это абсолютно европейский город со многими преимуществами перед той же Германией.
Это новые общественные зоны у нас, там такого, как мне показалось, нет. Там всё-таки живут историей, больше таких исторических мест. Особенно маленькие города в Германии: они какими были 200 лет назад, такими и остались, причём всё в очень хорошем состоянии. У нас с этим проблемы, у нас не умеют так сохранять, к сожалению. Например, многие здания, которые были в 2005 году, которые лично у меня ассоциировались с тем временем — школьными и студенческими временами — это очень грустно. Но вместе с тем очень классные творческие пространства, парки, какие-то новые молодежные движения, проекты.

В Германии — всё на традициях, Казань смотрит больше в сторону молодёжи.

Интервью — АЛЬБИНА ЗАКИРУЛЛИНА
ФОТО — АНТОН ФЁДОРОВ
ВИДЕО — ИЛЬШАТ РАХИМБАЙ, РУСЛАН ФАХРЕТДИНОВ