Я родиля в Буинске, это 2 часа от Казани, а детство моё прошло в Набережных Челнах. Родители у меня музыканты, они работали в детской татарской школе искусств №13. То есть с детства мы были в такой среде, музыка и творческая атмосфера были в крови у нас.

Мой папа был баянистом — это постоянные гости, это постоянная тёплая атмосфера семейная. Всё время на этих посиделках моя тётя пела песни, папа аккомпанировал ей. Мама играет и на гитаре, и на домре, и на балалайке, и на баяне. Была дирижёром школьного такого оркестра народного. В этом плане она такой разносторонний человек.

— А ты когда впервые инструмент взял в руки?

— Я помню такой момент: родители подарили мне маленький игрушечный синтезатор, буквально две-полторы октавы, какие-то были наклейки цветные — названия нот, видимо. И я начинал как-то подбирать, видимо, какие-то песни, мелодии, и родители, долго не думая, поняли, что мне это нравится, они решили, что раз они сами музыканты и раз мне это нравится, то можно отдать меня в музыкальную школу. Мне было лет 5 или 6.

В музыкальной школе какие-то были определённые успехи, и уже на тот момент меня продвигали на какие-то музыкальные конкурсы. Тогда их, конечно, было очень мало, но тем значимее они были, на мой взгляд. Занимал всегда какие-то призовые места. И вот на одном из республиканских конкурсов имени Жиганова, это был 2003 год, кажется, меня заметила артистка Флора Хасанова, я у неё потом учился долго.

— Как давалось совмещение музыкальной и общеобразовательной школ? Отражалось ли на общении со сверстниками? Ты занимался музыкой, когда остальные гоняли в футбол?

— Конечно, это отражалось, но у меня не было чувства обиды, я это воспринимал как должное.

Обучение в двух школах одновременно тяжело в плане совмещения физически. То есть школа музыкальная находилась очень далеко, меня возил то папа, то мама возила, с возрастом я уже сам начал ездить на автобусе. Приходилось это делать и в мороз, и в дождь, два раза в неделю минимум, а если впереди важные выступления, то чаще.

Я успевал сначала в обеих школах. Со временем родители и окружение стали влиять: «Если у тебя есть успехи в музыке, то нужно больше времени уделять ей». И тогда начались небольшие, но проблемы в общеобразовательной школе. Хотя там тоже знали о моих занятиях музыкой и старались идти навстречу.

— Давай про переезд в Казань поговорим. Сколько тебе было лет?

— Это был 8-ой класс. Я тогда даже не осознавал, насколько это сложно. Во-первых, я не знал, куда я еду. То есть была небольшая прогулка по Казани перед поездкой, папа мне показывал консерваторию. На тот момент я еще не осознавал, что меня отрывают от родительской опеки, за мной будут следить чужие дяденьки и тётеньки, я буду принадлежать себе в плане творчества, никто не будет меня пинать: «Иди занимайся!».

Этот момент был очень важным, потом при переезде в Германию мне это сильно помогло.

Ну и нужно ещё сказать, что условия были дичайшие на тот момент: полуразрушенное здание, штукатурка на полу — кошмар, как мне казалось на тот момент после уютной родительской трёхкомнатной квартиры. Но за эти 10 лет там огромную закупку мебели новой сделали, ремонт, закупили стиральные машины, в подвале сделали репетиторий с инструментами — это большая заслуга директора — Михайлова Александра Аркадьевича. И вот эта атмосфера творческая в школе тоже благодаря ему складывалась. Он и сейчас работает — в консерватории.

Все эти бытовые проблемы компенсировались гигантской творческой атмосферой и влиянием окружения — музыкантов, тоже талантливых, которые приехали со всей России. И вот эта атмосфера моё депрессивное состояние немножечко съела за два месяца и я начал привыкать к новому образу жизни.

Рядом с ССМШ, где я учился, есть Фуксовский садик — вот это место вот было самым посещаемым, наверное. Еще не было никаких набережных, Миллениум только строился. Мы в садике этом после музыкалки в футбол играли.

— Ты говорил о преподавательнице, которая заметила тебя на конкурсе и у которой ты учился. Расскажешь о ней?

— Флора Ибрагимовна дала мне очень многое. Я в общей сложности проучился у нее 12 лет, если бы не она, возможно, мы бы сейчас не сидели друг напротив друга. Это такой альтруист, который готов помочь всем и вся, человек огромной энергии, прекрасный пианист. Она вывела меня на другой уровень работоспособности.

— То есть ты у неё в любимчиках был?

— Я не могу так говорить, мне неудобно это говорить.

— По уровню таланта ты выделялся среди остальных наверняка уже тогда?

— Она неоднократно говорила, как бы это громко ни звучало, что у нее за всю жизнь впервые такой талантливый ученик. Но я самокритичный, я не очень хочу об этом распространяться.

— Хорошо, давай не будем.

— Я бы немножко добавил про переход из десятилетки в консерваторию. В десятилетке все были у всех на виду, мы были под творческой тёплой опекой каждого педагога.

А в консерватории я почувствовал себя голым — увеличивается пространство: и визуальное, и общественное. Помимо людей, с которыми ты коммуницировал раньше, появляется ещё куча других: народники, дирижёры, люди из разных городов. Ощущение семейности и атмосферы творческой будто ушло, появилась разобщённость. Всё же в консерваторию попадают массы — там нет такого жесткого отбора, как было у нас в школе. Мы были настолько подготовлены в десятилетке, что могли бы ничего не делая, просто вот так сдавать все предметы (щёлкает пальцами). Это немного расслабило, и я это почувствовал. За эти годы я участвовал в конкурсах, в некоторых довольно успешно.

— Конкурсы повлияли на переезд в Германию? Как он случился?

— Тут ещё нужно сказать, что у меня первая поездка в Германию была ещё в 17 лет. У моей педагогини — Флоры Ибрагимовны — была студентка, Танзиля Абдуловна Рахимкулова, она дочка известного певца Габдуллы Рахимкулова. В начале 2000-х переехала в Германию, вышла замуж за немца. Они тесно общались, и вот Флора Ибрагимовна показала ей меня, та пригласила нас к себе — жить у неё две недели и готовиться к конкурсу. На конкурсе я сыграл хреново, потому что всё же неконкурсная была подготовка. Но я запомнил этот свой первый выезд за границу, произвело совершенно дикое впечатление на меня. Вот эти чёткие границы улиц, крыши черепичные, люди, то есть это какие-то впечатления, которые засели глубоко в меня, и вот это желание вернуться — оно потом сыграло свою роль. Вот. Танзиля Абдулловна и её муж Герхард всегда помогали мне с жильём, с организацией концертов, она мотивировала на какие-то творческие свершения.

А про переезд — я проучился 5 лет в консерватории на тот момент, сам особых усилий не прикладывал для переезда, просто прощупывал почву. Одарённых и способных ребят тогда рекомендовали к поступлению в ассистентуру-стажировку — это аналог аспирантуры. Заведующая кафедрой предложила мне в качестве творческого руководителя ректора — Рубина Кабировича Абдуллина. Я, конечно, обрадовался. Он органист и в прошлом замечательный пианист. Я проучился у него полгода, и на горизонте появился довольно серьёзный конкурс в Бремене, там 4 тура. Я поехал участвовать. На том конкурсе в Бремене я познакомился с профессором немецкой Высшей школы музыки в Любеке, она меня очень тепло приняла, сказала, что у меня есть возможности расти дальше. И вот я поехал на вступительные в эту высшую школу, это не было запланировано, довольно быстро всё произошло — то есть не уезжая с конкурса я поехал на вступительные.

Экзамены у нас и там — очень большая разница в системе оценки.

Зачёты и экзамены в России — это как принудработа, ты не чувствуешь себя творческим человеком, ты отчитываешься.
И тебя оценивают вот эти три-четыре профессора. А в Германии экзамен проходит в виде концертов и публика может свободно приходить. И ты выходишь туда уже не как на экзамен, а как на концерт — это совершенно два разных ощущения. И это тоже очень важно для творческих профессий. То есть ты делишься своими чувствами и видением музыки, тебя будут слушать не оценивающе, а вдохновляясь. В России экзамен в форме концерта только в ассистентуре-стажировке.

У нас — выходишь на сцену и играешь всю программу, которую ты заявил, комиссия оценивает. Там — выходишь на сцену и начинаешь общаться. А я на тот момент из немецкого знал только «Guten tag». Там они начинают выборочно спрашивать из твоей программы: «Давай четвёртую часть сонаты Шопена». Минуты 2 ты играешь одно произведение, потом другое, потом следующее — резкое переключение, для меня это было шоком.

Помимо специальности нужно было сдавать немецкий, на этот экзамен отправляли только тех, кто удовлетворял игрой на фортепиано. Я сильно обрадовался, когда мне сказали ждать тест по немецкому. Я, конечно, 2 недели как-то там готовился, но это вообще ничего, потому что там нужен был уровень B2. У меня был интернет, я ввел под столом начало теста, там высветились какие-то слова, я их переписал и думаю сейчас, что это сыграло ключевую роль — наверняка всё остальное было неверно. То есть это какое-то вот везение. Я вернулся в Россию и через месяц мне пришло письмо: «Вы поступили».

Тяжело было прийти к ректору и сказать, что я поступил. Это, конечно, само по себе смешно выглядит, но всё же это уважение. И всё же он взял на себя ответственность за меня вот на эти 2 года, а тут я приду и скажу: «Извините, Рубин Кабирович, я уезжаю». Это было самое страшное из всех переживаний по поводу переезда в Германию. Но он тоже в свое время уезжал учиться в Москву в аспирантуру, может, поэтому он совершенно спокойно отнёсся.

— Поговорим про немецкий период? Не только про учёбу, вообще про жизнь. Как первое впечатление от страны отличалось от второго?

— Я на тот момент уже повидал Польшу, Норвегию, Турцию, Францию, Данию, поэтому в этот приезд уже не был таким шоком. Долгосрочная жизнь в стране сильно отличается от краткосрочной. В этом плане опыт двухлетней жизни позволяет сильнее углубиться в культуру другого народа и открыть новые грани этой культуры. Там уже были мои знакомые, которые ещё до меня переехали, и в первое время я жил у своей знакомой. Первые 2-3 месяца очень затратные, всякие бюрократические моменты. Плюс незнание немецкого языка в первое время — это большой стресс.

— А английский?

Стресс огромный и желание быстрее овладеть каким-то базовым уровнем языка, чтобы общаться с педагогами на уроках, ходить в банк, аптеку, общаться со сверстниками. Хотя сверстники говорят на английском, поэтому с ними я общался на английском. А немецкий — это такая больная тема, у меня было огромное желание выучить его, но я выучил только базовый, пойти дальше мне какое-то внутреннее сопротивление не давало. Возможно, я уже знал, что не захочу остаться здесь жить.

— Расскажи про образовательный процесс.

— Педагог замечательный попался. Очень человечный, открытый, добрый, готовый помочь. В классе было порядка 10-15 человек, большинство — азиаты.

Хотя это никак не отражалось, я эмоционально внутри это переживал сначала. Там всем глубоко наплевать на это, все заняты творчеством.

Там система очень интересная: нет такого, что расписание готовое висит. Есть обязательная часть, а остаток ты добираешь сам — можешь выбрать язык, хор, древненемецкую музыку и так далее. Гораздо свободнее себя чувствуешь от этого. Каждый педагог отмечает посещаемость — пускает листовку такую по классу, нужно набрать определенное количество визитов. Например, он дает 4 времени в неделю, ты выбираешь 2 времени.

— А как с прогулами дела? Ну то есть просил ли ты одногруппников тебя отметить в лтстовке, например?

— Я один раз только так сделал. Когда ты приезжаешь в новую страну, тем более в Германию, тебе кажется, что все вокруг — полицаи с автоматами и тебя могут расстрелять за любую погрешность (смеётся). Я очень был месяца два первых максимально осторожен, мне казалось, что в Германии всё очень строго. Например, когда я ехал на велике, тот участок дороги, который выложен камнями и по которому некомфортно проехать на велике, я проезжал по дороге для пешеходов. Меня вдруг останавливает женщина, в какой-то форме, близкой к гражданской одежде, она фиксировала тех, кто нарушил время парковки. Встаёт передо мной — я торможу резко. Она мне говорит на немецком: «Это дорога для пешеходов, вы не имеете права здесь ездить». Я такой: «Окей, окей». Обхожу её, спускаюсь на эту каменную дорогу. И вслед она мне кричала, что в следующий раз будет штраф, причём я понял это только потому, что штраф по-немецки звучит так же, как на русском. После этого я всегда ездил по каменной этой дороге.

— У меня в Берлине была похожая ситуация с электросамокатом, потому что в России-то мы ездим чаще всего там же, где и пешеходы ходят. Но мне полицейский не угрожал штрафом, просто указал дорогу, куда мне нужно переместиться. Что нравилось, что не нравилось в Германии?

— Нравилось, что очень много аудиторий с хорошими роялями и можно заниматься до 12 ночи. То есть хватает всем. У нас же нужно записываться заранее, отмечая время, в которое ты хочешь поиграть. Может попасться класс с пианино каким-нибудь полураздолбанным. А в Германии система бронирования в интернете — у тебя есть карточка, которая является ключом от класса, который ты забронировал. Суперудобно, я даже представить не мог, что так возможно.

Это небо и земля с нашими: я вот уже в Шереметьево прилетел — все грустные, унылые.

Я стоял в очереди однажды в перерыве между классами купить йогурт какой-нибудь, впереди стоит бабушка лет восьмидесяти, обернулась, увидела меня и спрашивает, обед ли у меня. Я говорю: «Да». Она берет свои продукты: «Проходите вперёд, вам нужно торопиться, а мне торопиться некуда, у меня работы нет». Я был в таком шоке. Это такое яркое и характеризующее немецкое общество воспоминание, которое очень сильно подействовало.

В Германии люди планируют сильно вперед. Я вообще сам по себе человек неорганизованный, а там люди живут жизнью, где у них месяца на три вперед всё расписано.

Может, чисто субъективное мнение, но многие преподаватели там будто бы просто отрабатывают. Отношение педагогов к студенту гораздо более холодное, и это очень сильно контрастировало с тем теплым отношением, которое было в Казани. У немцев некая скупость на эмоции. У них есть такая дистанция, ближе они чужих людей не пускают, поскольку если ты пустишь ближе, то начинаешь сопереживать. В этом смысле мы гораздо более эмоциональные и открытые.

— Я закончил магистратуру и было желание попробовать наивысшую форму музыкального образования в Германии. Это своего рода аспирантура тут. Надо ещё сказать, что на протяжении всей учёбы в Германии я получал неплохую стипендию — 500 евро. Чтобы получить такую стипендию, нужно сыграть конкурс-прослушивание, которое позволяет получить финансовую помощь вне независимости от гражданства. Я подрабатывал, конечно, но стипендия помогала. Вот. Но аспирантура была уже платная, и таких денег у меня не было. На тот момент я уже был женат, то есть мы успели пожениться перед моим отъездом в Германию.

— Как жена отнеслась, кстати? Или она с тобой переехала?

— Она такой двигатель, который старается, чтобы я развивался. Хорошо отнеслась. Нет, она не переехала, раз в полгода я старался приезжать в Россию, а летом примерно на месяц приезжала она.

И вот нужно было либо перевозить жену, либо возвращаться. Я всё равно сыграл экзамен, конкурс был дикий — прядка 40 человек на место. И там пианист мог соревноваться, например, с виолончелистом.

Был вариант остаться на частные уроки, которые я мог бы брать у педагога своего. Но этот вариант меня тоже не устраивал, потому что стипендии уже не было, а подработка моя не давала возможности нормально существовать в этой стране.

— Как сейчас, после двух лет в Германии, воспринимаешь Казань?

— Я работаю в консерватории сейчас, и всё это время я был на связи, было понимание, что меня готовы взять на работу. У меня ещё такая ситуация была: я совмещал учебы в Германии и Казани. Когда я учился первый год в Германии, я приезжал сюда тоже экзамены сдавать, потом взял академический отпуск, доучился в Германии, вернулся и доучился второй год здесь. Двух зайцев как бы получается.

Это новые общественные зоны у нас, там такого, как мне показалось, нет. Там всё-таки живут историей, больше таких исторических мест. Особенно маленькие города в Германии: они какими были 200 лет назад, такими и остались, причём всё в очень хорошем состоянии. У нас с этим проблемы, у нас не умеют так сохранять, к сожалению. Например, многие здания, которые были в 2005 году, которые лично у меня ассоциировались с тем временем — школьными и студенческими временами — это очень грустно. Но вместе с тем очень классные творческие пространства, парки, какие-то новые молодежные движения, проекты.

В Германии — всё на традициях, Казань смотрит больше в сторону молодёжи.