Что мне нравится в Казани? Во-первых, здесь есть моң. Это нужно отметить.

И здесь я чувствую себя уместно… Ну, чувствую себя на своем месте. Такой… Дзен вот. Нигде себя так не чувствовал. Здесь татары. Их много. Здесь можно жить в татарском мире. Ну, особенно если работа тоже с чем-то – с татарской литературой, например, связана. Твое окружение тоже… это люди, стремящиеся к тому же. К татарской культуре. Если так, вообще, чудесно.

— Ты сам создаешь эту среду?

— Да, конечно. Сам ведь тянусь к такому. Это с духовной стороны. А с материальной точки зрения, Казань — она такого идеального размера. Не большая, не маленькая. Не большая — можно ездить на велосипеде, самокате. Я на скейте катаюсь. И не маленькая: всё здесь есть. ИКЕА там, прочее. Полный набор того, что есть в большом городе.

И, как мне кажется, здесь татарский дух витает. Святой дух. Здесь есть татарлык (татарский мир). Я ведь всю жизнь в русском городе, в русском окружении жил. Никогда не чувствовал себя в своей тарелке. Учился в русской школе, потом в русском институте. Как-то чувствовал себя чужим. Не местный… Как-то лежал там, как камень без места.

В детстве я жил в Нефтеюганске. Это Ханты-Мансийский округ. Сибирь.

Нефтеюганск — это город, который вообще не должен быть городом. Там место такое, не должно быть там города. Это место называется Западно-Сибирская низменность. Везде болота. Топи да болота. Там это… сначала только рабочий поселок был в плане. Ну, нашли там нефть и должны были вахтой приезжать на работу. Приезжаешь, работаешь, уезжаешь обратно. Что-то пошло не так, и возник город. Люди живут. Но как-то… грустно там. Грустно, и климат тоже скверный… Комары, вообще… Мороз там! Зимой жутко холодно, сорок градусов. Зимой месяц, может, больше, два месяца — дома сидят. Из-за холодов дети не ходят в школу. Это называлось актировкой, актированные дни. В Сибири они часто бывают.

У нас была самая обычная русская школа. И там одно время немного это… национализм тоже был. Ну, те, кто не был похож на русских — татар вот и других тоже… — немного… прижимали. Я даже не знал, что делать, их ведь много было. А нас очень мало. В моём классе всего два-три татарина было. В общем, нехорошо было. Я замкнулся, возникла какая-то крепкая корка. Потом только здесь, наверное, начал раскрываться.

Вот мы на базаре (рынке) музыку брали. Сначала кассеты, потом диски с татарской музыкой. Ну, там была такая кошмарная татарская эстрада уж. Хания Фархи, Салават Фатхетдинов, Айдар Галимов и другие. Я понимал, чувствовал… со стороны аранжировки — это днище, конечно. Но что-то есть такое… моң есть там… Я всё равно вот, когда слушал… «а-а-а-а» так… такое наслаждение получал.

— Откуда это появилось ни с того ни с сего… тяга к родным местам, так сказать?

— Знаешь, откуда это идёт… Это у меня с детством связано. В детстве мы чаще бывали в деревне. В Татарстане. В деревне, у бабушки, у әби. По два-три месяца в год. Потом стали приезжать реже, только на полмесяца. А вот в детстве я прямо погружался в татарскую атмосферу. Әби там, детство… Выходили и бегали по деревне. И вот как-то осталась эта связь… татарского языка с самыми счастливыми, светлыми чувствами.

Есть две истории… как я начал рисовать. Одна такая официальная, красивая история. Она с лошадьми связана. В детстве я очень любил лошадей. Но, живя в Нефтеюганске, я видел их только в деревне. Трогать нельзя было. У нас лошади не было, только в колхозе. Вот, за оградой лошади — ходил смотреть на них. Часами смотрел на них. А потрогать, покататься нельзя было. Ну, мало, один-два раза может только катался. Вот. И я начал их рисовать.

И так много рисовал. Родители покупали бумагу. «Снежинка» вроде называлась, в пачках, офисная бумага. За один день я все изрисовывал. Ещё прошу, еще покупают. Вот так, много-много рисуя лошадей, и научился, количество перешло в качество.

— А вторая история?

— Она неофициальная. В детстве я часто болел. Либо дома сидел, либо в больнице лежал. А там чем себя занять? Вот, сидишь и от тоски рисуешь что-нибудь.

По десять, двадцать работ/профессий/направлений меняют. Потому что система образования такая, аномальная. Специализация должна начинаться раньше. Уже начиная с начальной школы, может, нужно смотреть, к чему тянется ребёнок.

После школы я поступил в архитектурно-художественную академию, в Новосибирск. Просто хотел уехать подальше от родителей. Почему я тогда не приехал в Казань? Не понимаю. Эх, сразу сюда нужно было приехать. Ну, видимо, так нужно было.

Новосибирск — удивительно большой, суперпромышленный и гопницкий город. Такой желтый, бетонный. Во время войны многие заводы, производства были туда перемещены. И «зэк»ов отправили работать на этих заводах. Да, вот шестьдесят процентов Новосибирска состоит сейчас из этих людей. Ну, может, из их детей уже, но менталитет примерно такой. Он тоже, конечно, меняется, да, сейчас там многое меняется. Там ещё научный городок есть — Академгородок — рядом с Новосибирском. В советское время он был научным центром Союза. То есть немного интеллигенции тоже есть, ну, десять процентов. Они тоже меняют облик города. Мир, конечно, меняется, в порядок приходит, в хорошую сторону меняется, мне кажется.

Мне нравилось учиться. Но я был таким дураком. Не понимал, совсем не понимал, ну, где я нахожусь. В общем, не взял то, что мне было нужно. Двадцать процентов может только получил. Много спал, отдыхал, гулял. В кино ходил, в общем, мало учился. У нас там такие классные преподаватели были. Если бы учился сейчас, вообще по-другому бы учился.

На все пары я ходил, конечно. Но особо не старался. У меня с детства задел уже был: нормально рисовал. И не думал о росте, старании, не искал чего-то нового. В принципе, нормальные оценки получал, четверки-пятерки. Но ведь не от оценок это зависит. Просто нужно получать новые знания.

После учёбы открыли с другом фирму. Росписи делали, ну, интерьерные. Не только росписи, в общем, чему научились, то и делали. Наша специальность — монументально-декоративное искусство. Изображения в архитектуре.

Сграффито — это цветные цементы. Ну, мешают цемент и краски добавляют, то есть он цветным становится. Его мажут на стену, потом второй цвет делают, еще один слой намазывают, и еще — такой многослойный пирог получается. Из разных цветов. Пока не высохли, ты их срезаешь, как бы, что нужно изобразить… Голову, например — срезаешь один слой. Под ним виднеется цемент другого цвета. Потом тебе нужно, например, показать светлую часть головы и темную часть (часть в тени). Их тоже срезаешь, и там самый нижний, самый темный слой выглядывает. Получается такое цветное и рельефное изображение. Это моя самая любимая техника. Хочется где-нибудь так поработать.

В общем, я люблю монументальные работы. Но ещё мало делал подобное. В Казани ещё совсем не делал. Мечтаю что-нибудь такое сделать.

Мы фирму открыли, да. И делали на фасадах такие штуки, росписи, какие-то барельефы. Из цемента или штукатурки. Брали заказы. Делали в квартирах. Делали фасад одного промышленного здания. Но нам не понравилась ни одна из наших работ. Когда учишься, тебя… обучают на примерах настоящего искусства. В советское время ведь была очень сильная школа монументального искусства.

Советский период, в общем, начинался с хороших мыслей (идей), с прекрасных чувств. Модерн, новое, жить по-новому. Например, у нас ведь раньше всех было равноправие. Мужское, женское. Мы были впереди планеты всей. В начальный период. Такой там рост, Малевич, Кандинский… Америка, смотря на них, придумала свою абстракцию. Время, когда люди жили мечтами. Только потом… Обратно покатились. В этот период заказчик — правительство, там на самом деле сильные произведения требовали.

А нынешние заказчики — обычные люди. И такие, э… необразованные люди, у них вкуса нет. Им вообще нужны какие-то ужасные, нелепые вещи. Так нам не понравилось с заказчиком работать. И мы бросили это дело.

А к портретам я вот как пришёл. Пришёл заказ через друзей просто. Кому-то портрет нужен был. Я говорю, не знаю, не делал такое. Ну, давай попробую, всё-таки учились ведь этому, карандаш в руках умеем держать. Ну, попробовал сделать. По-моему, совсем не получилось, вообще плохо вышло. А заказчику понравилось, денег заплатил. И потом я думаю: вот, только дома работаешь, холодильник рядом, бутерброды, кофе, диван там, компьютер, ютуб смотришь. Блин, да зачем мне куда-то на стену лезть, какие-то монументалки делать. Ну, монументалка — это значит, ты практически строитель. Тяжело там, цемент таскаешь. А тут: сидишь дома в комфорте, работаешь.

Та-ак, занялись значит этим бизнесом, портреты начали делать (рисовать). Так же с другом открыли фирму, быстренько бизнес-план накидали, маркетинг-план, поиск заказчиков — все, готово. Поначалу заказов было очень мало, еле выживали, можно сказать. Но очень интересно было, энтузиазм был сильный.

Такие простенькие портреты делал, такие кто угодно делает. «Ширпортреты» я их называю. Ну, есть ведь ширпотреб, безвкусные такие вещи, общеупотребительные. Вот, «ширпортреты». Забыл, что в детстве мечтал стать художником, и о росте тоже забыл… Работал и работал, на жизнь деньги есть — есть. Этого достаточно. Так и жил, как дурак.

А Путин тогда Крым взял, да… и что-то там цена нефти пошла вниз, санкции ввели. Денег у нас стало вдвое меньше. «Ширпортреты» мои перестали заказывать. Просто заказчики срезались. Ну, везде уж так было. Картины ведь не первая необходимость в жизни. Я задумался: та-а-ак, что теперь делать. На работу устраиваться не хочу. No. Как-то себе слово дал — никогда не работать на кого-то, не устраиваться на такую работу. Нет, нельзя, что-то нужно придумать.

И познакомился с одной девушкой, она дизайнером была. Я тоже дизайнером работал одно время. Но она была хорошим дизайнером. Со своим стилем. Она увидела мои рисунки и говорит: «Отстой ведь это. Твои портреты — отстой. Они не отличаются от остальных. Тебе нужно найти свой стиль. По-новому нужно, по-своему».

Ну, я начал смотреть, что в мире есть, какие стили. И какие мне нравятся. Собирал, собирал, собирал и… Соединив, примерно такой стиль получился. Я назвал его «брызгизм». Стиль брызгов.

Я работаю акриловыми красками. Они быстро высыхают, это самые современные краски. Масло медленно высыхает. А мне быстро нужно: раз брызгаю, как высыхает, второй слой делаю. Рисунки такие многослойные у меня. Поэтому краска должна быстро высыхать.

— Что ты ищешь в творчестве? И… возможно ли, по-твоему, появление чего-то нового в искусстве?

— Что ищу? Я хочу совершенствовать свою технику. Есть на татарском слово совершенствовать?

— Камилләштерергә.

— Камилләштерергә, круто. У меня есть идеи, штуки, которые хочу сделать. Но пока понимаю, что мне не хватает для этого мастерства. Есть задуманные глубоко культурные темы. Пока я за них не берусь. Очень много работаю, много портретов делаю на заказ. И деньги зарабатываю, и одновременно технику. Когда работаешь для себя, для истории, хорошо иметь некоторую материальную подушку. Такое искусство особо ведь не продается. Вот, если подушка есть, спокойно работаешь потом.

С таким искусством сложно, конечно, всё вроде уже сделано. Все стили придуманы уже. Сейчас искусство начало принимать странный оборот. Живопись вообще умерла, можно сказать. А Modern Art непонятно куда идет. Ну, какой-то перформанс я ещё могу смотреть, типа, «ммм, интересно». Но не так, как смотря на Рембрандта, «а-а-а»… там прям… не могу смотреть. Просто таешь ведь, смотря, например, на Рембрандта, Веласкеса…

А смотря на этих… Ну, за душу точно не берет. Умом как-то можно понять. Они ведь все такие заумные. Нынешнее искусство ведь… без аннотации не может обойтись.. Вот такой талмуд нужен, чтобы его понять.

— Помнишь момент, когда решил переехать в Казань?

— О, я так много мечтал об этом. Однажды с коллегами (ну, с друзьями, можно сказать) сидели в кафе. Что-то выпили там, пиво, может. И я говорю: «Уезжать отсюда надо, уезжать надо». Ну, практически у всех такая мысль была: нужно уезжать из Нефтеюганска. Я в Нефтеюганске тогда работал. И как-то речь зашла о лёгких наркотиках, как его… каннабисе. Говорю: «Если у меня немного сознание откроется, я ведь так ярко увижу, что я здесь НЕ ДОЛЖЕН НАХОДИТЬСЯ, что мне нужно уезжать. Поэтому я его и не употребляю».

Ну, маленький город это был, пространства для роста там не было. Публики не было.

И я долго думал, думал, собрался в один день и уехал.

Ещё давно проездом я бывал в Казани. Еще до Универсиады. Кошмарная была ещё Казань. Тогда не сказал бы, что понравилась. А в этот приезд, я, конечно, был восхищён. Был 2015 год.

Ну, я всё-таки с умом переехал. «Ладно, ради такой мечты и на работу устроюсь», — сказал себе. И начал через интернет тут работу искать. По дизайну. Нашел несколько мест, списался с ними. Они дали пробную работу, я сделал. Им понравилось, и они меня пригласили.

А… Когда приезжал устраиваться на работу, я даже несколько картин привез с собой на самолёте. У меня уже было несколько готовых картин о Казани. «Татарочка». Ты видела «Татарочку»? Такой эталонный образ. Вот её я делал, «Чашу», ещё что-то, не помню. Ещё в Нефтеюганске договорился здесь с кем-то выставку организовать. Сборная выставка одна. И прямо с самолета поехал на выставку, потом в ту фирму. Маленькая такая дизайнерская контора. Таких здесь миллион.

Пожил два дня у друзей, нашел квартиру с риелтором и поехал обратно в Нефтеюганск. Загрузил все вещи в машину. У меня тогда «Жигули» были. Загрузил все, и мольберты взял, картины — в салон. Везде мои вещи, так и сижу. Зима была. Поехал через Уральские горы. Очень это, конечно, опасное путешествие было. Так страшно, жутко было. Гололёд, большие фуры. Машина сломалась. Коробка передач. Вторая и третья передача. Я ехал, переключая с первой на четвертую сразу. Вообще, кошмар. Как я доехал?! Ну, старался, мечта ведь. Старался, чтобы жизнь поменять, чтобы себя найти. Там ведь я себя не видел.

Когда я приехал сюда, мне нужно было татарский язык это... подтянуть нужно было. Я очень плохо разговаривал. Очень плохо. Рядом с работой был магазин, начал разговаривать там с продавщицей. Прихожу и стараюсь: бирегез… миңа… анда нәрсәдер (дайте… мне… что-то там). Потом братишку к себе пригласил. Он в Москве жил. Приезжай, говорю, в Казань, лучший город на земле. Вот, он переехал.

Там познакомились ещё с одной девушкой. Надия. И вот так клуб начал появляться. Говорим «давайте такой же клуб татарского языка здесь сделаем». Разговорный клуб. Назвали «Татарча әйт». Я логотип сделал. Оттуда и пошло. Гости начали приходить. Однажды Зөләйха пришла. Познакомились и… с тех пор вместе.

Зөләйха из интеллигентной семьи, татарский у неё — идеальный. И меня строго держит. В семье разговариваем только на татарском языке. Нельзя на русском разговаривать. И ребёнок пусть только татарскую речь слышит. Первым языком пусть татарский будет, а потом русский ли там, английский ли, испанский ли. Ну, ему только два месяца ещё, конечно.

Да, сейчас у меня всё есть — семья, творчество, работа.

Здесь моя жизнь не просто стала полноценной, она совсем перелилась через край. Наполнилась смыслом. Смыслом жизни. Я такой счастливый, кошмар.