Я родилась в Нижнекамске, Академические какие-то штуки мне легко давались, я читать сама научилась, в школе хорошо училась, очень любила английский язык. Ещё до того, как я начала его изучать, находила какие-то английские книжки и пыталась их читать — буквы, которые я не знала, я заменяла на какие-то свои и читала, притворяясь, что знаю язык. Мне было лет пять.

Ещё я занималась музыкой и художественной гимнастикой, второе дошло до логического завершения, я получила КМС и сломала колено. Это было травматично психологически, потому что… Вот в Казани на 2-3 девочки был один тренер, а у нас в Нижнекамске один тренер — на 50 девочек. И вот эта борьба за внимание. Если я раньше занимала призовые места всегда, то после травмы я откатилась далеко назад, внимания никакого не было.

Хотя у меня травма произошла по вине тренера и это было вдвойне обидно.

Гимнастика — это очень индивидуалистичный спорт. Например, своего ребёнка я, вероятнее всего, отдам в командный вид спорта. А когда ты одна на поле и всё время у тебя вот эта индивидуальная конкуренция, то ты такой и вырастаешь.

В детском саду я сначала была достаточно популярна: у меня была хорошая растяжка, воспитатели просили меня проводить занятия для детишек. И меня брали во все номера танцевальные, мы ездили по разным детским садам и школам, выступали… А потом, в какой-то момент, все дети выросли, а я осталась маленькая.

Меня в детстве обзывали, потому что я смуглая — нигером называли. А у мамы моей были веснушки, поэтому у неё в косметичке были всегда крема отбеливающие. И пока она не видела, я на всё лицо мазала эти крема. Они, конечно же, не помогали, я продолжала быть смуглой (смеётся).

Я поменяла три школы. Это выбирала мама, чтобы дать мне достойное образование: первые две школы были с английским уклоном, а третья — технологический лицей по точным наукам. И в каждой школе приходилось начинать с нуля, доказывать, строить свой имидж.

Последняя школа была какая-то потрясающая. Например, учитель биологии был похож на хиппи, такой, с кудрявыми волосами, говорил:

Я училась в заочной школе при МФТИ четыре года и готовилась серьёзно к поступлению туда. И когда пришло время, мама сказала: «Поговори с папой, отпустит ли он тебя в Москву». Папа не отпустил. С одной стороны, я расстроилась, но с другой — знала, как сложно туда поступить, поэтому я испытала облегчение, что мне не придётся страдать.

В университет я пошла по стопам сестры — на экономику. Тогда я себя ощущала ребёнком и у меня не было достаточно информации, чтобы почувствовать, к чему у меня лежит душа. В институте мне было намного проще, чем в школе. Я умела хорошо учиться (я считаю, что это навык), мне было всё интересно.

Параллельно я получила второе высшее — переводчиком. Я тогда поняла, что знать язык и переводить — это разные вещи.

Кто из какой модели машины выходит, у кого какие каблуки, причёска. А я из Нижнекамска же приехала, и вот это было прикольно, когда ты пытаешься найти своё место в социуме.

Преподаватели делали определенные выводы по тому, как ты выглядишь. Например, мне тоже хотелось красиво одеваться, я с макияжем, вот на таких каблуках приходила. Преподаватель политологии сначала сделала стереотипный вывод, а в какой-то момент она поняла, что я что-то понимаю в её предмете. И я встречалась с мальчиком — мы тогда уже закончили курс, её предмет, я получила «пятёрку» — и она увидела нас в коридоре, подошла и говорит: «Вот Рамиля — это необыкновенная девушка, которая сочетает в себе необыкновенный ум и красоту». Отвернулась и ушла (смеётся).

Нас каждые 2 года перемешивали, и это очень странно, потому что я сейчас встречаю каких-то людей и даже не помню, когда именно я с ними училась.

На пятом курсе я узнала про программу «Алгарыш» и начала готовиться. Когда я училась на втором высшем, я познакомилась там с девочкой, и мы решили поехать в Лондон и сдать там экзамен IELTS. Мы поехали на месяц. Ну, мы там, конечно, веселились в лучших лондонских клубах. Мы считали, сколько нам можно ещё пропустить, чтобы нам дали корочку. Я сдала на 6.0, прошла собеседование, в комиссии «Алгарыша» мне сказали, что все едут в Эксетер, ну и я туда поехала. Это такой городок с населением меньше даже, чем в Нижнекамске.

Я до этого уже была в Англии в школьное время, мне было 16 лет, родители отправляли на месяц учиться.

А в Англии к этому относятся так: ты получаешь услугу, поэтому ты имеешь право спросить, и преподаватель ждёт эти вопросы.

Для меня это было бесплатное приключение, а многие там платили деньги за образование. И один парень говорил: «Я думал, что в Эксетере будут одни лорды, а тут одни китайцы». Понятно, что он шутил, но в каждой шутке…

И очень интересные эти культурные особенности.

И там столько драматических историй: там, в Китае, как правило, это единственный ребёнок, и вот семья накопила денег и выбрала для него образование, которое ему совершенно не подходит, он мечтает заниматься музыкой.

Я в общежитии жила, у нас на кухню было шесть комнат, и вот я была с пятью китайскими девочками. На кухне была я и китаянки. Одна девчонка, например, не умела расчёсывать себе волосы, потому что у неё там была специальная гувернантка. Первый месяц эта девочка ходила каждый день в парикмахерскую, а потом её родители посчитали и поняли, что им выгоднее отправить туда её гувернантку, и они жили вместе потом (смеётся).

То есть на бренды они не жалели, а на прачечной, например, экономили: там была девочка, которая в маске с огурцами на лице постоянно стирала в тазике на кухне.

Там у нас была ещё соседка из Дании, мы с ней дружили, и вот она рассказывает, что ночью к ней кто-то долбится в стенку. Мы выяснили, что китаянка поселила с собой подругу, которая спала на столе (смеётся).

Вообще я не планировала оставаться. Те, кто планирует, обычно уже до Нового года рассылают резюме во все места, где хотят работать. И вот на волне всеобщего желания найти себе хорошую работу я тоже захотела остаться, это было уже в апреле, а курс заканчивался в мае. И я тоже начала рассылать резюме.

Очень сложно найти работу, когда ты «зелёный». И работодатели отдавали предпочтение большим вузам. И тогда я подумала: «Почему я не выбрала какой-то другой вуз, а сразу пошла в Эксетер?»

При каждом вузе есть центр карьер, я пошла к ним, мне сказали, что у студентов моего факультета есть доступ ко встрече, которая организовывается для венчурных фондов финансовых, то есть там студентов нет, там профессионалы. Мне сказали: «Попробуй походи на эти встречи». Ну типа нетворкинг. Там были старички из финансовых компаний, и они собрались такие вокруг меня, в духе, чего я тут делаю. Ну я говорю, что ищу работу, заканчиваю вуз. Один из них оставил мне свою визитку, я написала, меня позвали на собеседование. Это была небольшая инвестиционная компания в Эксетере. Я подумала, что это неплохой вариант для начала.

Потом были проблемы с визой, я возвращалась в Татарстан, страдала очень сильно, потому что у меня в Англии ещё и отношения были. Я думала, что же мне делать. В инвестиционной компании, где я работала, сказали, что ждать меня не будут.

И я нашла компанию, которым нужен был сотрудник, который сможет продавать их продукт на рынок России, Украины, Белоруссии и Казахстана. Они написали: «Мы ждем вас в Лондоне». Это не была работа мечты, конечно. И, наверное, поэтому я провалила финальное собеседование в Лондоне.

И вот это ощущение ненужности, потерянности — оно ужасное. Я там остановилась даже не у друзей, а у друзей друзей, в какой-то мини-комнатке. Решила поехать в Эксетер, там хотя бы было, где остановиться. Там очень конкурентный рынок, поэтому кто-то из моих знакомых с высшим образованием устроился в KFC даже.

Я нашла французскую компанию с офисом в Англии, им нужны были постоянные сотрудники в колл-центр. С тех пор, кстати, мне очень легко позвонить по телефону. Через два месяца меня перевели в отдел с менеджерами. Я сняла комнату, работа уже позволяла это оплачивать.

Мои коллеги в той компании между собой общались, а со мной — нет. Они были все англичане, на несколько лет старше меня. Мне было очень скучно на работе, потому что я всё быстро делала, а доступ к интернету был только к BBC — я знала все новости и залипала на кулинарных шоу — это было моё единственное развлечение.

Я встречалась тогда с парнем, который делал PHD в области нейропсихологии, и я видела, как он живёт, как он учится.

Я увидела всё это изнутри и подумала: «А почему бы мне не попробовать?» И начала искать стипендии, рассылала резюме. Но я поняла, что просто холодная отправка заявок не работает, что нужно каким-то другим идти путём. И я начала рассылать просто мейлы научным сотрудникам, которые работают в смежных отраслях, типа: «А вам интересно, если я буду у вас делать такое-то исследование?»

Меня интересовала тогда тема на стыке финансов и менеджмента. И пришёл ответ из Лондона: «Да, интересно, приезжай». Осталось только предложение к исследованию написать.

И так случилось, что у меня тогда обнаружили новообразование, которое нужно было убирать, операцию делать. В больнице мне сказали, что нужно будет серьёзное вмешательство. И я начала изучать, где могут сделать эту операцию по-другому. И тут я уже подключила родителей, поехала в Израиль, чтобы сделать это там. Приехала моя мама туда. Мне не хватало вот этого — семьи, что ли.

У меня тогда племянница старшая родилась, и сестра говорила: «Ой, она тебя вообще не видит, вот старшая-то тебя ещё помнит, а вот младшая вообще тебя не будет знать». Или: «У нас так хорошо, вот папа там плов приготовил, только тебя не хватает». И всё это накладывалось на моё состояние.

Но потом мне пришёл положительный ответ про исследование, это было бесплатное обучение, выдавали стипендию — 20 тысяч фунтов в год. Там тоже были фантастических преподаватели, выдающиеся научные деятели. Например, приезжал с лекцией к нам Даниэль Канеман — нобелевский лауреат. Или Скотт Шейн, например, который мне казался каким-то, не знаю, небожителем, а он приезжает и читает нам курс в течение месяца. То есть все в этой сфере, академической сфере, там все друг друга знают. Неважно, кто ты — начинающий или нобелевский лауреат.

Но в какой-то момент я потеряла интерес, я в этой системе разочаровалась, вот. Потому что я поняла, как это всё устроено изнутри. У моих однокурсников, у нас курс небольшой был, человек 10, были публикации в научных журналах, они постоянно летали на конференции, ну вообще у них было понимание, куда они движутся. А я вроде как попала, как-то всё успешно для меня сложилось, но я не понимала, что мне дальше нужно делать, то есть вроде как я должна в какую-то компанию пойти, и мне там дадут базу данных. Что с этой базой данных делать, я не понимала.

Было вот это постоянное ощущение, что, блин, я что-то не успею или уже не успела. И что вообще в принципе никому твой научный труд не нужен. Делать публикации, которые никто, кроме коллег, никогда не прочитает… И, может быть, одна из сотни тысяч работ станет какой-то там прорывной и что-то изменит.

У меня ещё совпало с каким-то кризисом вообще, кризисом этой жизни заграницей, потому что, ну да, у меня были какие-то друзья, кто-то остался в Эксетере, кто-то уехала к себе на родину, ну, новые появились, но это не были прям друзья, как друзья в Казани.

В Англии любое общение очень поверхностное. Если вы вместе учитесь, то это больше по учебе. Если вы вместе живёте — ну, базовые темы, либо куда-то можно съездить на выходные вместе, попутешествовать.

Девочка, с которой мы из России приехали в Англию учиться, вообще перестала даже здороваться.

Мне не хотелось ни с кем из местных общаться в Эксетере, если они не из университетской среды, потому что там люди были, не знаю… они такие, в белых кроссовках, с татуировками, чаще всего в 18 лет или раньше уже с детьми, живут на пособия. Ну то есть Эксетер он примерно весь такой, весь татуированный. Вот.

Когда у меня были каникулы, я поехала на Новый год в Россию. И обычно в такие приезды мне в России нравилось, но всегда хотелось обратно. А тут я приехала, мне было очень хорошо и обратно не хотелось. Ну я поехала в Нижнекамск, мы как-то всё время с семьей провели, ну как-то всё было прям круто, и потом меня папа поехал провожать в аэропорт в Казань — и я плáчу, короче.

У меня в жизни никогда такого не было:

И мне всё не нравится, и я не знаю, чем это объяснить. Я себе решила дать время: месяц. Если через месяц я буду продолжать плакать — ок, соберу вещи и уеду. И прошел месяц, и ничего не поменялось, два месяца — ничего не поменялось… Я взяла академ, собрала вещи и уехала.

Я поехала в Казань, это был 2012 год. Начался второго рода цикл депрессии какой-то. На всех собеседованиях в Казани меня спрашивали: «А чего ты не осталась в Англии? У тебя же такое образование? Почему ты PHD бросила?» Ну и вот эти все вопросы.

Все видели во мне конкурента: «Ой, тебе же у нас не будет интересно, у нас такая рутинная работа». И как бы я понимала, что меня вообще тут не ждут. Вот.

Через месяца четыре я нашла вакансию в Агентстве инвестиционного развития Татарстана. И вот у них был проект Smart City, туда набирался коллектив как раз новый, молодая команда, у нас был очень прогрессивный руководитель. Было комфортно работать, там пригодились и мой язык, и образование, короче, там было всё очень круто.

Потом этот проект заморозили. Конечно, было такое разочарование, что ты очень много времени, своей энергии потратил на что-то, чего уже никогда не будет, ну по крайней мере в том виде, в котором ты это хотела.

Потом я работала в компании «Просто молоко». Я была там руководителем по отчётности управленческой. Мне нравилось. Ну, я люблю цифры до сих пор, мне было это прикольно. Просто в какой-то момент я очень сильно задумалась о питании, я стала веганом. То есть вот этот конфликт с моими этическими соображениями — это меня немножко угнетало.

И потом, мне, наверное, хотелось больше свободы, я много путешествовала в этот период: любой отпуск, любые каникулы — я уезжала за границу.

В 2015 я просто ради эксперимента приготовила крем, потому что не могла найти ничего подобного в магазине. То есть началось с того, что я наткнулась на какую-то статью про рак кожи, что вроде как солнцезащитные средства должны от него спасать, а по факту статистика показывает, что заболевших раком стало ещё больше. Я начала читать эти исследования о том, что ингредиенты, которые содержаться в этих кремах, действительно ведут к раку кожи и что они даже опаснее, чем само солнце для кожи.

Оксиды металлов в косметологии очень часто измельчаются до наночастиц, которые могут проникать через кожу. В Европе производитель обязан указывать состав крема, нано- это или не нано-, а в России — не обязательно. Если металлы проникают в кожу, они накапливаются в организме и могут вызвать рак. Рак молочной железы, например, у женщин часто встречается как раз из-за солей алюминия, которые используют в дезодорантах.

У меня тогда уже были какие-то подписчики в Инстаграме, по-моему, 10 тысяч. И я вот это всё выставила в Инстаграм: вот, типа, я приготовила крем. Ну не с целью продать, а просто я этим очень гордилась, что привезла его с собой в Индию, не сгорела. Мы тогда поехали с родителями, и была ещё маленькая племянница с нами, мы все мазались этим кремом, и все в итоге с красивым, ровным загаром. И все в ответ на этот пост в Инстаграме начали спрашивать: а можно купить? Я такая: купить?..

И тогда я подумала: раз я сделала солнцезащитный крем, значит, я что-то и другое могу сделать. И тут мама мне говорит, давай, приготовь маленькую партию, приезжай в Нижнекамск. Я приехала в Нижнекамск, и мама повезла меня по родственникам и знакомым. Я там краснела, а она: «Вот, купи, очень хороший крем».

Потом пошли отзывы: «О, это так чудесно!» Причём там были и женщина, у которой в арсенале La Mer, но она ещё долго покупала мою косметику. И она мне: «Рамиля, я вот всё перепробовала, но такого моя кожа ещё не испытывала». И вот это всё вселило уверенность большую. Я продолжала работать в «Просто молоко», но все деньги, которые я зарабатывала, тратила на сертификацию уже своей косметики.

Я ушла потом из «Просто молоко», занималась только своим брендом, назвала его Amaia. В переводе с японского это — ночной дождь.

Самая большая сложность — когда ты не можешь разделить рабочее и личное, никогда не будешь к этому относиться так: закончила работу, пришла домой и выключилась. Это одновременно и сложность, и большой плюс. Ну вот говорят же: найди дело своё любимое дело, и ты не будешь работать ни дня своей жизни. Ну типа так реально и происходит. Это свобода, когда ты занимаешься тем, что тебе нравится.

У меня клиенты, которые со мной уже пять лет, и они научились любить себя, там, принимать свою кожу, ну и вот они мне периодически пишут эти слова, что это для них значит. И это меня, ну, окрыляет.

Ещё я создавала ароматы для всех героев и локаций иммерсивного шоу «Анна Каренина», потом мы делали проекты с Enter — мы делали ароматы Татарстана: «мунча», «татар чәе», «чәк-чәк», «альметьевская нефть», «сабантуй», «слёзы от разлуки с Татарстаном» и другие.

Сейчас я работаю с губернатором Тульской области — мы создаём подарки по мотивам произведений Пушкина, Толстого и другим литературным штукам, создаём ароматы.

Работаем с Наталией Фишман-Бекмамбетовой, тоже над подарками новогодними. В общем, тема корпоративных подарков — она очень актуальна. И особенно ароматы, ароматические подарки. Ну и в казани модные бренды проявляют большой интерес. Сам проект Amaia набирает популярность, причём не только в Татарстане: сейчас процентов тридцать наших заказов — это уже доставка по России.

Например, у меня сейчас близкая подруга живет в Лондоне, а до этого жила в Германии, и она рассказывает, что сейчас задумывается о том, чтобы купить квартиру в Лондоне, а там нельзя купить квартиру. То есть ты её выкупаешь на сто лет. Ну, казалось бы, сто лет, что это, ты же больше ста лет не проживешь, но как бы факт остается фактом: ты покупаешь квартиру за, не знаю, миллион фунтов, а детям своим ты её не оставишь.

Лондон, когда ты там турист, он очень классный, а когда ты там живёшь — ну вот я не знаю, наверное, любой город может стать твоим, просто то время, когда я там была, я себя там часто чувствовала очень маленькой и одинокой в огромном, красивом, классном городе. А в Казани… ну какое-то время, когда вернулась, я чувствовала себя весьма одинокой, но потом очень быстро этот город снова стал моим. Вот.