Я родился в деревне Сатыево, это в Башкирии, на границе с Оренбургской областью. И, в общем, всё банально просто: мне было три года, у меня родители развелись, мама решила переехать в Набережные Челны и там устроилась, начала работать врачом.

Ну, мы приехали в общежитие и жили там. Вся комната, где мы жили, была меньше, чем сейчас мой рабочий кабинет. В Челнах я, получается, жил с трёх лет до восемнадцати, там я окончил школу и лицей.

Я до сих пор помню, как в детстве я говорил только на татарском. В садике мне объяснял один мальчик, что это, например, лошадь, а я говорил, что это «ат». И мы так вот друг друга не понимали, а вечером мама мне объясняла, что к чему.

Это же были 90-е годы, я в 92-м я пошёл в школу. Где-то в третьем-пятом классе я уже понимал: если хочешь выйти в люди, то надо как-то дружить с пацанами, быть тоже вместе со всеми. В то время же было модно с пацанами быть, ну, точнее, не только модно, но и необходимо. Это как раз период ОПГ, все эти «Хади Такташ» и прочие, «29-й», «30-й» там. С другой стороны, я понимал, что сильно туда углубляться не надо, потому что это путь в никуда.

Я избрал такую стратегию: поступать в такой модный милицейский лицей, «Калкан» назывался он. Я готовился, в общем-то, и даже начал, помню, в пятом классе бегать по улице — мне сказали, что надо будет подтягиваться, нормативы сдавать.

Вот, готовился ровно до того момента, пока в нашу школу №40 учительница татарского языка не принесла объявление о том, что набирают в татарско-турецкий лицей, будет экзамен.

Я слышал об этом лицее, что там очень круто, потому что там дети бизнесменов, журналистов Набережных Челнов обучались. Там конкурс был какой-то дикий — что-то порядка 20 человек на место. Я подумал, что это именно то место, где мне надо быть, потому что там было четыре языка: татарский, русский, английский и турецкий.

Это был топчик на тот момент, поэтому я как-то зажёгся этой идеей. На моё счастье, брат мой приехал — он учился в то время в Башкирии, уже ближе к высшему образованию. И он со мной очень хорошо тренировался, в итоге я довольно хорошее место занял из — не помню уж, сколько там — полторы тысячи, что ли, было тех, кто сдавал тест. Я был где-то в сотке, то ли в 50 мест вошёл, хороший результат.

И вот, у меня началась новая совершенно жизнь с 7-го по 11-ый класс, вообще высшая лига. Английский и турецкий языки, новый взгляд на математику, сами способы преподавания, переписка с англичанами, американцами… И план был дальнейший: Казань или Москва. В то время модно было в Турцию ещё. Либо, мы думали, Оксфорд. Потом мы начали считать деньги, примерно сколько это будет стоить, поняли, что Оксфорд не светит, решили, что надо в Москву.

И я начал активно готовиться к поступлению. Выиграл в 9-11 классах пару олимпиад, ну, я по татарскому в основном выигрывал олимпиады, татар теле һәм әдәбияты. Вы по-татарски понимаете?

— Конечно, я тоже окончил татарско-турецкий лицей, но в Альметьевске.

— Ну, тогда вы понимаете, что это очень своеобразная атмосфера: одни мальчики, интернат, из которого домой ты возвращаешься только по субботам. Но всё равно была какая-то дисциплина, был старший в комнате, как и физически старший, по возрасту, так и по ориентирам своим.

Но была и травля друг друга, буллинг тоже. Но это был такой период, когда я очень сильно закалился. И всё равно эта вся гоп-культура проникала и в лицей тоже, были разборки — парни же приезжали из разных комплексов.

А я да, я ушёл от таких вот гопнических разборок в своем комплексе, я просто остался им другом, и они так смотрели: о, крутой, поступил в крутую школу, молодец.

В этом лицее были только самые классные воспоминания, был уникальный контингент учителей, и нам повезло в этом анклаве жить и этим всем пропитаться.

Я сдал все предметы, получил золотую медаль, и дальше план был поехать в Москву, учиться там. Так как я здесь, не будучи сыном бизнесмена какого-нибудь, пока дойду до менеджмента… Миллион лет пройдет, если я буду делать карьеру в Казани или Челнах, и буду там всю жизнь получать относительно маленькие зарплаты. Поэтому стратегия была такая, чтобы поехать в Москву, посмотреть, познакомиться с детьми местных чиновников и бизнесменов. Уже с ними как раз делать бизнесы. Эта стратегия и реализовалась по прошествии лет.

— Какой институт выбрали в Москве?

— Я выбрал РУДН: там были наши знакомые парни, а в других вузах, в МГУ или МГИМО, никого близкого не было, никто не мог рассказать, каково там.

В РУДН было два направления на выбор: политология и юриспруденция.

То есть я изначально выбирал профессию такую, чтобы её можно было монетизировать.

И первое впечатление от Москвы, конечно же, суперское. Я даже сейчас, переехав в Казань — уже три-два месяца мы здесь живем — я понимаю, насколько Москва гигантская. С супругой случайно открыли Яндекс.Карты — посмотреть нашу квартиру рядом с МГУ, вспомнили Воробьевы горы, смотрели эти проспекты. И там даже дворовая дорога зачастую бывает шире, чем в Казани проспект, ну, в эту ширину она бывает практически.

И вот мы в РУДН приехали и сделали там татарское землячество, в 2002 году зарегистрировали ассоциацию студентов из Татарстана и других регионов — «Кардәшлек» («Братство»). Моя активная студенческая жизнь вся прошла в «Кардәшлеке», он был стимулом, чтобы создать землячества в других вузах.

И ещё будучи студентом я вылавливал всякие гранты, пару раз выигрывал стипендию фонда Потанина. И мы поставили цель такую, чтобы в «Кардәшлеке» было как можно больше людей, выигравших эту стипендию. На первый тур из полутора тысяч отличников отбирают сотню, и так случилось, что из них 14 человек были из нашего землячества. И это было смешно: например, Алексей там стоял, а потом подряд Алия, Эльдар, Динар, Мансур…

— Как вы пришли в профессию?

— На шестом курсе я подал заявление в PricewaterhouseCoopers (PWC), и мне позвонили, сказали: отбор прошли, поздравляю, вас было пять тысяч человек, несколько мы взяли, вот приходите на тестирование. Я прошёл шесть собеседований и различных тестов, в итоге мне пришёл оффер с зарплатой $7-8 в час. Так вот я начал официально работать в международной компани, это было в ноябре 2007 года, 13 лет назад.

В «Прайсе» я работал в отделе, который занимается куплей-продажей компаний и работает с очень состоятельными людьми (High Net Worht Individuals). Когда вы продали компанию, у вас образовалось очень много денег и нужно их пристроить в правильное русло, чтобы сохранить, преумножить, надёжно передать по наследству — мы помогали это сделать.

Из офиса одного богатого человека нашей команде начало приходить много заказов. Потом мне мой шеф раскрыл, что это из офиса Искандера Кахрамоновича Махмудова (президент Уральской горно-металлургической компании, один из ключевых акционеров «Аэроэкспресса» — «Кайтам»).

В итоге на каком-то этапе они меня взяли в аренду: они платят какую-то сумму «Прайсу», тот платит мне зарплату, и я работаю у них в офисе. Сперва взяли на месяц, потом два, а после трехмесячного периода предложили остаться.

Так я уходил к владельцу «Аэроэкспресса» в Москве. И тогда один из менеджеров пошутил: «Будешь там бесплатно кататься». Но бесплатного проезда не было (хотя я этот вопрос и не поднимал).

Сначала я решал чисто юридические вопросы, а потом понеслось: меня сразу взяли на проект по созданию гостиницы с нуля, все от и до надо было поставить.

Мне было сколько… Наверное, 32 года тогда.

Были люди намного старше меня, в некоторых моментах я чувствовал, что они с ревностью относятся к моему рвению. Провёл я там без малого девять лет.

— Билет в одну сторону на экспрессе в аэропорт стоит 500 рублей, только в этом году его снизили из-за пандемии до 300. Почему «Аэроэкспресс» такой дорогой?

— Мы шутим: всё хорошее, что с компанией происходит — это к совету директоров. А все непопулярные меры — это к гендиректору.

На самом деле, это же проект больше такой имиджевый для Москвы, нежели финансовый. То есть он создавался в середине двухтысячных годов. В то время, представляете, Москва — это была одна сплошная пробка, добраться до аэропорта — это был прямо сущий ад. И в то время «Аэроэкспресс» решал, конечно, важные транспортные задачи. А потом появились эти такси, бесконечные каршеринги...

Экономическая ситуация сильно очень изменилась, а те расходы, которые понесла компания ещё при строительстве в самом начале этого пути, они же долгосрочные — 15-25 лет — они все остались. И поэтому весь этот шлейф он ещё идет и влияет на ценообразование

Конечно же, мы все эти вопросы обсуждали, но ничего поделать уже невозможно. Особенно в последний год, когда вообще перестали ездить из-за коронавируса, выручка вообще упала…

В Казани «Аэроэкспресс» — это изначально имиджевый проект, Москва и Казань — это разные истории. Очевидно, что в Казани семья из четырех человек возьмет машину и доедет гораздо дешевле из любой точки Казани за 20 минут. В Москве до аэропорта за двадцать минут из центра точно не доедешь — это разные вещи.

И да, надо корректно понимать: я работал не то что в «Аэроэкспрессе» — я обслуживал интересы его владельцев, Искандера Махмудова и Андрея Бокарева. «Аэроэкспресс» не был моей основной сферой, это был один из активов, который мы курировали. То есть мы отвечали за личные вопросы акционеров и за часть их бизнес вопросов.

— А как вы пришли к тому, чтобы заняться своим бизнесом?

— Смотря на это дело, я вижу, что у меня всегда была мечта своего консалтингового бизнеса. Когда я вошел в совет директоров, я понял, что это, наверное, потолок. И, наверное, охота всё равно большей свободы, охота делать свои вещи.

И я просто видел в компании взрослых людей, видел их старые фотографии, где они были молодыми, и какие они сейчас… Я себя как-то очень трудно представлял таким. Видел людей, которые сидят всю жизнь в офисах-опенспейсах… В общем, я не видел для себя такой чёткой ролевой модели среди тех, с кем я часто общался.

В мае 2019 года, будучи в командировке, я был в умре (малый Хадж в Мекку и Медину — «Кайтам»), и тогда подумал: если это для меня благо, облегчи мне эту дорогу по созданию своей компании.

И я не представлял, как пойду на это, но тем не менее начал более-менее по шагам, по шагам идти, как в «Iron Man» (серия соревнований по триатлону — «Кайтам»). Там же мы тоже делаем по чуть-чуть и постоянно. Я, кстати, кандидат в мастера спорта по триатлону.

И когда началась пандемия в марте, в апреле вообще все закрылись, а мы начали работать и прямо активно начали развиваться.

Я принял решение в январе, что буду развивать свою компанию. Я спал по три-четыре часа, мне прямо пёрло, и было интересно бизнес развивать. Но в то же время все мои предыдущие обязательства на моем рабочем месте, они тоже были на мне. Ну, был такой драйвовый период.

И уже в июле, посмотрев итоги апреля-мая-июня, я понял, что мы заработали очень много денег. Тогда я всерьёз начал смотреть в сторону выхода.

— И в сторону Татарстана?

— Ну, когда всё это случилось, дети ушли на дистанционку. Пришло время Мадинке, моей старшей дочке, идти в школу. Встал вопрос. Есть такая фраза: самый большой подарок, который родители могут сделать — это передать детям свою культуру. Многие ценностные факторы, которые двигали меня вперёд, связаны с культурой.

Первая задача, чтобы дети развивались в культурной среде. Потому что международные школы и в Москве есть, но здесь надо, чтобы международная школа плюс очень мощный татарский компонент. И вот это для нас супер важно. Я считаю, что хотя бы начальную школу надо чтобы у детей это было. Я до сих пор помню учителей татарского языка у нас в школе, до сих пор это перед глазами.

Учитывая, что пандемия продолжится, и дистанционка будет в Москве, мы решили пойти нырнуть сюда, в Татарстан. Было так интересно: в школе оставалось всего два места на поступление, мы решили — если поступит, значит, судьба. И мне жена говорит: «Мадина поступила, и Давлету тоже место в садике есть, что делаем?» Это было в июле, и мы решили: «А давай поедем».

Буквально в эту субботу у нас был концерт, Мадина пела песню «Ай Былбылым». Учительница сказала, что Мадина сама выбрала эту песню. И это просто для нас, как бальзам на душу. На концерте она, по-моему, единственная из детей, кто пел татарскую песню.

— Трудно после Москвы в Казани?

— Ну, конечно же, трудности после переезда есть, не скажу, что легко. Во-первых, по работе, по делам я всё равно оставался в совете директоров нескольких компаний, что-то подписывал. И, по сути дела, каждый месяц я всё равно езжу в Москву, там встречи с клиентами по рабочим вещам.

Но мы стали чаще говорить на татарском, дети чаще видят мечети, мы сразу попали на «Печән базары» («Сенной базар»), когда переехали, и для детей это был культурный шок. Они увидели как Шихабетдин Марджани там ходит, а кто это? Все им интересно. Озеро Кабан — мы там любим уток кормить, театр Камала.

Ну и чтобы у них отложилось это приятное ощущение, чтобы малая родина все-таки закрепилась. Хотя они тоже часто вспоминают Москву, бывает, когда Давлета кто-то обижает, он «поехали в Москву» говорит. Мы, говорит, москвичи.

Я думаю, это хорошая практика, когда дети передвигаются, что они адаптивные. Единственная стабильная вещь в нынешнем мире — а в будущем будет ещё больше — это то, что всё всегда меняется.

— Сложно находить клиентов в Татарстане?

— В нашей компании LWM, Lenar Wealth Management, сейчас порядка 50 человек. И благодаря правильно выстроенным отношениям наши представители есть и в Красноярске, и в Сочи, и в Челябинске, Новосибирске, Самаре, в Москве понятно. Клиенты разбросаны вообще по всему миру.

В этом плане хорошая модель для республики, мне кажется, чтобы воспитывать таких вот людей международного уровня, чтобы они обосновывались здесь и тратили свои деньги в Татарстане.

Конечно же я вижу, что здесь капитала меньше. В Москве найти клиента долларового миллионера гораздо легче, чем здесь, в Казани.

В Москве это такой же обычный человек рядом, ты можешь сидеть где-нибудь в кафе, в Старбаксе, вот он рядом с тобой сидит, твой ровесник, и проводит планёрку своей онлайн-платформы.

А здесь это будет какой-то уникальный человек, в понтах, по которым все думают, что он крутой. И к нему надо там через запись приходить. Здесь это отдельная каста, которая живет в отдельных районах. Здесь бóльшая сегрегация, и, когда ты и там, и тут, на тебя могут косо посмотреть, типа ты там в итоге с кем. Мне это не очень комфортно, честно сказать, я не привык…

Вот Уоррен Баффет решил купить колу в Макдоналдсе, потому что захотел с внуком хэппимил-дей устроить — я вот к таким вещам привык.

В Татарстане такой нюанс есть, и это сужает оборот денег в республике. В этом аспекте в Москве, конечно, гораздо проще.

— Чем вы сейчас занимаетесь в Татарстане помимо работы?

— В Казани я увлекся искусством владения мечом. И это глубокий вопрос на самом деле. Смотрите, татарлар в 1220 годы дважды останавливали войска Чингисхана, только на третий раз он смог все снести и пойти дальше. Очевидно, что была мощь военная и управленческая.
А сейчас если спросить как вы представляете татарскую культуру, то... Я же в РУДН учился, у нас были дни народов мира, народов России. Выходили, соответственно, кавказцы с патронами, с кинжалами. А мы из Полпредства, полномочного представительства Татарстана в Москве, брали какие-то элементы культуры. Нам давали там тюбетейку синюю (это в лучшем случае, а так обычно зеленоватую какую-то). Либо розовые рубашечки, зелёные камзолы. Я своего деда таким никогда не видел, в такой вот аляпистой одежде.

Трудно представляю, чтобы глава администрации татарстанского уезда или какой-нибудь солидный человек, там, купец, чтобы это носил так.

Ну, мужская, я даже не про военное говорю, а мужское такое достояние. Эта вся атрибутика мужская, её нет вообще в современной истории Татарстана. Я начал глубже интересоваться, смотреть. И начал смотреть на овладение боевым искусством у других народов, увидел, что в Татарстане есть пара человек, которые тоже увлекаются этим искусством. Мы нашлись и вместе время от времени собираемся тренироваться.

— То есть вам в Татарстане комфортно? Комфортно работать из Казани?

— Для меня основное — чтобы семья была в комфорте, а бизнес для меня... Это вызов — попробовать его сейчас в онлайн перевести. Поэтому в этом плане классно в Казани.

И я хочу здесь оставить хороший след, может, оставить традицию искусства владения мужскими видами спорта, кроме корэш, да. Прокачать финансовую грамотность здесь, и это уже будет очень круто.

Моя задача — построить здесь свой филиал из партнёров, которые бы здесь не давали места для финансовых пирамид или защищали местное население от таких вот явных глупых финансовых решений. Вот чего я хочу добиться в Татарстане помимо личных семейных вещей.