Шагыйрә Эльмира Җәлилова миңа җыр язарга тиеш иде. Ләкин яза алмый иде, чөнки ул мине белми. Кем мин, нишлим мин, минем тарихымны. Һәм тотындым сөйләргә аңа: кайда укыдым, нәрсә белән шөгыльләндем, хис-тойгыларымны... Консерваториядән соң Алманияга укырга кердем. Һәм вот тогда меня накрыло, так сказать. Мин, гомумән, бик сентименталь кеше. Тик Казанда озаграк торсаң, ул сентиментальлек… ну, каядыр китеп тора. Һәм чыгып киткән саен кире кайта, искә төшә. «Син бит чит илләргә еш чыгасың, синең трепет есть, наверное, когда ты выезжаешь?» — диләр. «Юк, — мин әйтәм, — миңа киткәндә һәрвакыт моңсу». Һәрвакыт моңсу, минем китәсем килми.

Һәм… шулай аралашканнан соң, миңа Эльмира шалтырата. Мин сиңа шигырь яздым, ди. Мин укыйм шигырь юлларын — нәкъ минем турында. Ул җырны җырлаганда минем какие-то другие вибрации даже, другой уровень исполнения, что ли. Ул җыр Италиягә мөрәҗәгать кебек. Ләкин Италия анда образно алынган. Чөнки хәзер мин Италиягә йөрим. Ә болай ул Германия да булырга мөмкин, Европа, гомумән.

— А что в Италии?

— Для оперных певцов Италия — это идеальное место пребывания и работы, погодные условия, так сказать. Есть все условия — пожалуйста, работай. Вот солнце — каждый день.

Я в Италии нахожусь — солнце греет. У нас там (в Казани) дождь, ливень, и мне хочется туда. Не знаю, у нормальных людей, наверно, не так (смеётся). А у меня вот так, и я не могу это даже объяснить.

Мин карап утырам Мәрҗани мәчетенә. И чуть ли не текут слёзы вот. Мне нравится вот эта картина, как вот минарет мечети…

Хочу сказать, что мой выбор жить в Казани — это осознанный выбор моей души. Это моё желание быть здесь. Мне здесь комфортно — да, комфортно, безусловно. По многим причинам, по многим факторам мне здесь комфортно.

— По каким, например?

— Во-первых, тут говорят на моём родном языке. Да, не все, конечно. Я люблю свой язык. Потому что когда я нахожусь за рубежом, у меня... Ты знаешь, я могу общаться на разных языках, нормально общаться. И там (в Италии) хорошие люди, меня все любят, уважают. Но я достигаю какого-то предела, когда я со всеми хочу на татарском общаться. Хотя… Каждый день я могу общаться с родителями, моими друзьями на татарском, но я хочу или разговаривать, или же петь на татарском языке. Это самое интересное. И я достигаю такого предела, когда я хочу говорить на татарском.

На концертах, где я пела мировую классику, я пела также, допустим, татарскую народную песню. И ко мне подходили зарёванные немцы, допустим, европейцы, и интересовались именно этим произведением.

Хотя на этом концерте я также исполняла немецкие произведения. Почему-то всем была интересна «Әллүки».

Ну, потому что оно исполняется, конечно, безусловно, на другом уровне. По ощущениям. Возможно, из-за этого. Но когда у меня какие-то вот такие выступления, когда у меня есть выбор того, что я могу исполнить, то я обязательно пою татарские произведения. Или татарскую классику, романсы.

Я училась вот как раз в Германии, когда со мной случилась одна история. Дирижёр Ильмар Лапиньш (латвиец по происхождению) в 2013-м году ставил в Берлине рождественский концерт — с берлинской симфонией, в филармонии.

Оказалось, он в восьмидесятые работал в казанской опере. Я не могу сказать, сколько он там проработал, но он познал вот эту татарскую культуру, он полюбил татарскую культуру.

На этот концерт должен был полететь Филюс Кагиров — чтобы петь романсы Рустема Яхина. Но ему то ли визу не дали, то ли он не успел с документами, — не поехал. И тут вспомнили про меня! А я тогда как раз в Германии училась, только вот переехала.

И мне звонят:
— Ты не хотела бы?
Я говорю:
— Конечно, с удовольствием.

И я принесла эти ноты своему преподавателю. Заиграла эта мелодия, значит. И у меня слезы потекли! Мой преподаватель не знает, что делать: то ли радоваться, то ли успокаивать меня.

Это была реакция, которую я не могу объяснить. То ли интонация, то ли я соскучилась. Хотя меня всегда окружали хорошие, открытые, добрые люди.

Я поехала в Берлин, исполнила четыре романса Рустема Яхина. На рождественском концерте, в Берлине, с берлинским симфоническим оркестром. Ещё был балет «Шурале». Они тоже что-то играли популярное. И концерт завершили маршем красной армии Салиха Сайдашева. Это было просто «ААА!!!», все стояли вот так (показывает). Это было очень круто!

— Почему он выбрал эту музыку для рождественского концерта в Берлине?

— Он знал эту музыку, любил и хотел сыграть. То есть, если бы не его инициатива, это вряд ли бы случилось в Германии в Рождество. Чтобы студентка пришла в Берлинскую филармонию и сказала: «А давайте споём по-татарски!» Никто бы это не услышал.

А он был приглашенным дирижёром для этого концерта. Была его программа. Это был очень интересный опыт для меня! Потом у меня был магистранский сольный концерт на одну тему. У меня была тема «Девичьи грёзы». И я исполнила, а также внесла в список арию Наргизы из оперы Эльмира Низамова «Кара пулат». Мы специально перевели на немецкий, чтобы председатель комиссии понимал, о чём идёт речь, действительно ли это подходит. Но всем очень понравилась эта музыка.

— Ты же говорила про Италию, что климат подходящий. Есть какой-то климат, подходящий для вокалистов? Или это психологическая какая-то штука?

— В первую очередь, есть психологические факторы. Во-вторых, вот допустим, в Петербурге, ну вот очень тяжело находиться. Потому что вот эти вот нависающие облака, они давят. А настрой как-то же должен быть. Мы же, выходя на сцену, уже в настроении. А тут получается... А в Италии — солнце, тепло, комфортно. Но есть одно но: сырость. Вот допустим, зима начинается. Ну, осень. Там сыро очень! Вот сколько ты не одевайся, хоть ты шубу, толып ки, барыбер суык булачак. В отличие от здешней погоды. Но вот в этом году была абсолютно европейская зима, которую я не терплю. Я не терплю европейскую зиму! Лучше минус 15. Всё, я оделась там, и нормально. А вот это там слякоть под ногами, — раздражает всю слизистую, извините за подробности (смеётся).

И там тоже, знаешь. Вот как-то. Это и погода всё-таки, да. И горы там есть, там всё есть, как мне кажется.

— Дымлылык тавышка тәэсир итәме ул?

— Мин аны үземдә сизмим алай. Кемдер, бәлки, сизәдер. Я считаю, если ты не умеешь петь, ты всегда будешь находить причины для этого. Если ты поёшь, ты поёшь в любых условиях. Больной, не больной, в лежачем положении, вверх ногами, сидя, стоя.

— Син үзең Казанда тумаган бит?

— Юк. Мин Чаллыда тудым, Алабуга шәһәрендә үстем. Алабуга — ул урыс шәһәре. Шулай да мин татар мохитендә үстем. Әти-әнием аркасында… дип… әйтим. Безнең һәрвакыт Татарстан радиосы эшләп тора иде… вилочный. Телевизордан да шул ук Зилә Сөнгатуллиналар җырлый иде, концертлар бирәләр иде. Аннары ниндидер җыелма концертлар — Клара Хәйретдинова, Венера Ганиева, Рафаэль Сәхәбиевлар, Хәйдәр Бигичев, Зөһрә Сәхәбиевалар. Мин шуларны… тыңлап үстем. Һәм минем… прабабушкам була инде — әниемнең әбисе… Әнием белән әтием кайтуына миңа берәр җыр өйрәтеп куя иде. Кич белән концерт бирә идем мин аларга. То есть, вот это музыкальное образование от прабабушки идет. Хотя она, возможно, просто развлекала меня.

Казанга килүгә үк тойдым мин аның үз шәһәрем булуын. Алабугага кайтасым килми иде. Бөтен теләгем — Казанга кайту иде.

Казанга музыка көллиятенә килдем. Без укыган чакта училище иде әле ул.

Миңа шундый ошый иде училищеда, мин менә үземнең… нашла свою тарелку. Аягым җиргә тими иде. Иртәнге сигезгә киләм, заниматься итәргә, һәм кич кенә кайтып китә идем. Ну, мы жили в музыкальном училище. Курсташларым белән аралашырга темалар бик күп иде. Аннан соң… такая фишка была... Без бер-беребезне уздырып, халык җылары җырлый идек. Именно бормалы-бормалы булсын ул, теге, туп-турыга түгел.

Ну, әлбәттә, Казан мине… колач җәеп… көтеп тормаган. Мин килдем дә һәм доказывала, кто я есть.

Нормальный, естественный процесс.

— А сколько ты в Германии прожила? Когда училась.

— Всего лишь два года.

— Это в Берлине было?

— Нет, я училась в Кёльне. У меня была возможность остаться там, мне все говорили: оставайся! Потому что все приезжие студенты старались так делать — остаться. А я точно знала, что я возвращаюсь. Но потом здесь был Чемпионат мира по водным видам спорта, и я там пела. Я в любом случае возвращалась. И мне не хотелось уже возвращаться в Германию.

— А какое впечатление на тебя Германия произвела? Когда ты вот переехала уже. Не выступать, не в гости, а уже учиться, жить.

— Вот этот миф о том, что за рубежом — круто и здорово, это до тех пор, пока ты живёшь у себя дома и мечтаешь. Когда ты начинаешь жить, начинаются все трудности, такие же, как и здесь. Абсолютно такие же. Есть своя бумажная волокита, есть свои правила, которые ты должен соблюдать. У нас некоторые вещи проще делаются, чем там. А там надо заранее, там надо предупредить.

Ты можешь сидеть в соседнем кабинете, но ты должен обязательно отправить на почту письмо и ответить только вот таким образом. Письмом.

Мой профессор была очень хорошим и добрым человеком. Фрау Кунц Айзенлор. Меня называли фрау. Фрау Хузина. Интересно так, романтично.

Как я в Германию попала — это тоже история.

Моя подруга мне однажды заявляет: «Я поеду учиться в Германию». Я говорю: «Слушай, тебе не надоело?» Мы же к этому времени девятый год учились. После школы — 4 года училища, 5 лет консерватории. И она мне говорит: «Я хочу познать европейскую школу. Поехали со мной?» Я говорю: «Не-не-не, спасибо, мне достаточно».

Я, наверно, отказалась из-за того, что требуется много финансовых вложений, мне как-то было стыдно у родителей деньги просить. Мне тогда уже было 26-27 лет.

Она съездила на прослушивание в Германию. И приезжает: «Там так здорово, так классно!»

В течение полугода ты должен принести сертификат. Я говорю: «Да, да». И такая уезжаю домой. Приезжаю счастливая: наконец-то дома.

Нам как-то сказали: «Если вы видите на улице человека, который стоит под солнцем – знайте, это немец». Отопление в Германии дорогое, и естественно, все экономят. Они просто выключают отопление.

По приезду в университет меня сразу отправили на кастинг оперной студенческой постановки. И меня берут! А я немецкий не знаю!

— А ты сертификат привезла уже к тому времени?

— Нет. К моему приезду они уже поставили галочку, что у меня есть сертификат. Они до такой степени, что ли, хотели, чтобы я у них училась... Кому я нужна была вот настолько? Что, так сказать, глаза закрыли на такой серьёзный момент.

У меня был план: я приезжаю и иду на курсы. Я пошла сразу же на кастинг, и вот это были реальные курсы. Потому что я ездила на репетиции, и там был такой курс немецкого! Надо было быстро учить язык. Надо было и общаться, и понимать, что тебе говорит режиссёр.

Композитор Кшенок написал трилогию моно опер. В опере «Диктатор» я пела жену диктатора. Я, девочка из Татарстана, вот такая татарская вот. Я спрашивала режиссёра: «Какой я должна быть?» Он отвечал: «Сегодня ты — жена Гитлера». Или: «Жена Путина».

Следующая репетиция: «Ты — жена Буша», или кто у них был тогда. Ну, неважно. Первая леди. В конце я говорю: «Так кого мне играть?» Ответ: «Выбери сама».

У меня были желания, у меня были цели и задачи. И, получается, в Европе главный — студент. Только потом преподаватель. А у нас всё-таки наоборот. У нас сначала преподаватель, потом студент. И то, что выбирает студент здесь — это вообще никого не волнует. А там, наоборот, прислушиваются. Это с одной стороны классно, с другой стороны нет. Потому что студенты могут выбирать какие-то сложные вещи, которые не могут осилить. А это только ломает его аппарат. Есть такой момент.

Я приехала уже как взрослый человек, понимающий, что к чему. Я преподавателю предлагала, она одобряла, и мы делали. Там вот эта свобода. И тебя никто не осуждает за это. Ну, не получилось и не получилось. Значит, идём дальше. Я помню, пела на первом концерте какую-то развёрнутую немецкую арию. Меня вот так трясло, потому что в зале сидели (весь зал) немцы, а я должна была петь на немецком. Это для меня было очень волнительно и стрессово, да. И я такая выхожу вся расстроенная, — там что-то забыла, тут. И мне говорят: «Ты была прекрасна!» И для меня это было удивительно, потому что здесь бы это было по-другому. (Смеётся).

Там как-то ценят людей. В отличии, возможно, от России. Кеше кадерен белмиләр Рәсәйдә. Ә чит илдә кешенең кадерен беләләр.

Для меня было удивительно: я приходила в библиотеку, и мне выдавали целый клавир, — книжку вот такую, в переплёте, стоит 100 евро. Мне давали вот так. Я говорю: «Я должна это отксерокопировать?» Мне говорили: «Нет, ты по этому учишь».

Потому что здесь у нас никогда не давали книгу. Ну, ты учишь партию, тебе выдают ксерокопию (она дешевле). А в Германии всё наоборот. Человеческий труд стоит больше, чем книга. И я тогда вот задумалась. Действительно.

Германия вот она такая. Там нет стресса.

Потому что мы здесь живём под стрессом. Так, что будет завтра? А что придумают завтра? А там ты знаешь на полгода своё расписание. Мои друзья, которые там живут, они планируют на год. Сейчас они планируют на следующий февраль своё путешествие. Покупают билеты. Покупают! А ты попробуй у нас купить билеты за год! (Смеётся). Что с тобой будет спустя несколько недель, даже не знаешь. Не то, что месяцев. (Мы говорили с Илюсой за несколько недель до карантина из-за пандемии Covid-19 — прим. Кайтам).

Наверно, от этого я убежала.

— А что ты взяла с собой? Поменялось ли в тебе что-то? Может быть, это замечают другие — родственники, друзья? Или сама чувствуешь? Потому что два года, это на самом деле, время, за которое, как мне кажется, ты успеваешь поменяться.

— Да. Я прям не могу сказать, что вот это точно я привезла оттуда с собой. Но, допустим, есть термины, которых мне не хватает. Немецкие слова, которых мне не хватает в русском или в татарском.

— Например?

— Termin. Это что? Это определенное время, когда ты назначил или встречу, или поход к зубному, или у тебя репетиция. Или, не знаю, встреча. Это время или событие... Не могу это объяснить по-русски… Этого слова мне не хватает!

— Это время, когда ты занят?

— Да. Допустим, ты говоришь: «Давай в три часа увидимся?» Я говорю: «Нет, у меня дела». Это может быть репетиция или другие дела, но если это репетиция, то я так и говорю. А там есть одно слово. Это значит, что всё — время занято. Ещё есть слово, которое всё опровергает. Смотри-ка, я забыла это слово.

Есть в русском лексиконе слова, которые невозможно перевести на немецкий. И этим и прелестно знать языки!

Я люблю петь на немецком языке. Моя преподавательница фрау Кунц говорила: «Обещай, что будешь петь на немецком в Казани». И при первой же возможности я прям стараюсь петь на немецком.

30-го декабря был концерт в БКЗ. С новой музыкой, оркестром. И тема была «Рождество по-венски». И надо было по-немецки петь. Когда мы начали подбирать репертуар, я говорю: «Давайте вот это, вот это!» Я им предлагаю всё немецкое.

— Ты в Татарстане на немецком поёшь, а вот в Германии пела на татарском!

— А ты много там сейчас времени проводишь? В Италии.

— Да. Я там занимаюсь сейчас. Езжу заниматься.

— К кому-то конкретному?

— Да. Потом бывают какие-то выступления небольшие. И мне этого достаточно, кстати. Я там месяц поживу и приеду сюда. И мне этого достаточно сейчас. Потому что, скорее всего, многие думают, что я вернулась из-за того, что я там не состоялась. Но это мнение большинства.

Сразу говорю, быть здесь — это моё осознанное решение. Платят там больше. Ты всегда идёшь туда, где тебе хорошо. Конечно, есть мои подруги, которые говорят, что я не хочу выходить из зоны комфорта. Потому что некомфортная зона. Зарубеж. Возможно, здесь тоже есть доля правды, я не спорю, но когда я сижу, элементарно, и смотрю на минарет, и мне хочется плакать, ну это вообще, не знаю, это непередаваемое ощущение.

Или я иду в Камаловский театр на татарский спектакль, я тоже хочу плакать. Или я иду на концерт государственного ансамбля, хор поёт — я весь концерт плачу.

— А что у тебя болит? Что ты чувствуешь? Можешь ли ты как-то это чувство описать?

— Не знаю, вот почему-то слёзы текут, не знаю. Это может быть весёлая песня. (Смеётся).

— Я могла бы предположить, что это печаль, что что-то теряешь, что-то уходит, но ты выбрала Казань? Что-то другое, да?

— Нет, эти чувства я испытывала ещё до отъезда. Мне кажется, это связано с языком.

— А Казань в музыкальном плане комфортный город?

— Для классического музыканта? Ты знаешь, неплохой, но было бы лучше, если бы у нас было больше фестивалей, я считаю.

К сожалению, Шаляпинский фестиваль проходит мимо меня. Во-первых, туда билеты невозможно найти. Их никогда нет. Или есть, но по бешеным каким-то ценам.

Я не могу попасть. Потому что за полгода я не могу купить билет. Шаляпинский, Нуриевский, к моему сожалению, проходит без меня. На все концерты я попадаю каким образом. Вот, допустим, сегодня у меня вечер свободен, я смотрю там, у кого что происходит. И я иду.

— Как ты представляешься, когда говоришь о себе?

— Я Илюса Хузина, оперная певица из России.

— Есть ли оперная среда в Казани? Некоторые сообщества людей, которые в этом заняты и которые как-то связаны между собой?

— У нас как. Ну, понятно, что консерваторских мы знаем. А есть те, кто закончил Институт культуры.

— Это разделение на своих и чужих?

— Ну нет, мы все вместе общаемся. Мы в одной лодке.

— То есть, стекло в чешки не сыпете друг другу?

— Нет, нет. Просто есть такой момент, допустим. Мы всё-таки академического образования люди. У нас были какие-то постановки общие, а у них просто этого не было, допустим. А у них были какие-то концерты совместные, а у нас этого не было. У нас были другие интересы. Только в этом.

— О чём ты мечтаешь?

— Я мечтаю, чтобы татарскую оперу и балет чаще ставили в Европе. А татарской оперы нет в Европе. В Париже Яруллина, балет «Шурале» ставят. Слушают, представляете! Люди, абсолютно не знающие, кто такой Шурале, они смотрят на это и аплодируют! Музыке, балету, танцорам. А оперы нет. Вот я бы, наверно, хотела спеть татарскую музыку в Европе. Именно вот в такой постановке. Потому что в Берлинской филармонии я неожиданно для себя уже спела.

— А сколько у тебя концертных нарядов?

— Не так много.

— Ну сколько? 100?

— Нет! Нет, конечно! Ну таких, которые я ношу, пять-шесть.

— Представляю себе гардероб оперной певицы!

— Нет, это у мировых там, которые едут, допустим, в Париж. А они же очень дорогие, они очень дорогущие.

— А почему? Там ткань должна быть какая-то? Или тяжёлая, или есть какие-то правила нарядов? Почему вообще так одеваются, интересно?

— Рассмотрим концертный вариант, да. Почему они не выходят в брюках, джинсах? Почему нет? Ну, потому что так не заведено. Потому что это высокое искусство, возможно.

— В театре сейчас происходит (и не только в театре, наверное) смешение всех искусств. Возникает какой-то новый театр. Абсолютно новый. Не тот, к которому зритель привык. Происходит ли такое с оперой? Или она законсервирована? Не в Казани, а вообще по миру. Пускает ли опера в себя что-то там другое? Меняется ли она?

— Безусловно, постановки меняются. Сейчас максимально стараются делать постановки так, как бы это было в жизни. Я пела в опере Моцарта «Мнимая садовница», в Германии. Там есть граф, графиня. Но действие у нас не проходило во дворце, а проходило в кафе. И мы работали там. И вместо кринолинов я носила чёрное платье, фартук, платочек. Я была в очках.

Вот у нас в Казани есть иммерсивное шоу «Анна Каренина». А в Москве есть иммерсивная опера «Пиковая дама». У меня одна знакомая пела там. Пока это ещё не дошло до нас. Если бы не Диана Асгатовна Сафарова, до нас бы вообще ничего иммерсивного не дошло.

— А вот в технике исполнения?

— Нет, это пока остаётся. А мне кажется, если ещё и это начнёт меняться, то это уже не будет оперой. Но вот когда я пела в опере «Диктатор», там была ужасно неудобная музыка. Она была такая вся... современная. А Моцарт всё-таки мелодист. И он эту оперу написал одним из первых сочинений... Я вот прям восхищаюсь этими композиторами. Они же нигде не повторялись! Они писали вот такие вот оперы, по 50 штук писали. А теперь этого нет.

— Конечно, тогда у них было мало композиторов, а сейчас всё уже написано.

— Да, да! А нот-то по-прежнему семь!

— Чего тебе не хватает в Казани?

— Ну, во-первых, мне очень тут не хватает парков. В Европе парк — это гектары и гектары земли, где растёт очень много деревьев, как лес. Где есть свой прудик. Где ты можешь абсолютно забыть, что ты находишься в городе. А не как у нас: посадили два дерева и сказали что это парк. Гуляйте на здоровье. Мне не хватает зелени. Очень сильно не хватает. Не хватает водоёмов, но, допустим, есть Кабан, где теперь уже можно гулять. Ну да, мне не хватает зелени. Можно, конечно, в городе, в Залесный выехать. Именно так, чтобы как Централ парк. Это же просто ну… посередине города!

Что ещё? Экология, наверно.

— Чувствуешь это?

— Да! Я как-то в Лос-Анджелесе сидела в пробке. Мы сидим и ощущаем бриз с океана. Представляете, да?

Мне не хватает старинных зданий. Что их сносят, или же не сносят, а рядом строят такую высотку, что рядом с ней исчезает-то здание.

Мне радостно видеть Старо-Татарскую слободу, но через улицу уже сносят вот эти самые домишки. Всё-таки должна быть зона, где мы можем увидеть вот эту историю, культуру.

Я очень люблю татарские деревни, кстати. Когда мы летом едем в Сарманово, вот эти яркие дома, свежебуялган гына әле ул, даже кибеп өлгермәгән вот эти вот дома красивые… и тәрәзә йөзлекләре. Я прям обожаю! Это для меня тоже культура татарского народа. Потом капкалар я люблю красивые. Кстати, вот у нас уходит традиция застольных песен, застольные исполнения. Теперь этого нет.

— Тебя в обычной жизни достаёт это? Приходишь в гости и «пожалуйста, спой…

— Когда гости, ты в любом случае не имеешь право на плохое исполнение. Ты певица, у тебя есть диплом. На тебе ярлык. И поэтому ты сидишь и не ешь, чтобы аппарат был чистый, так сказать. Или ты идёшь на юбилей, к родственникам на свадьбу, и опять не ешь. Или только воду пьешь. И сидишь ждёшь, когда тебя уже попросят. И ты споёшь, и после этого ты можешь расслабиться. Потому что это моя работа.

— А пристают ли к тебе на мероприятиях?

— Кстати. Я только недавно сходила в кинотеатр на «Скандал». Там про телеведущих, девушек. И там поднимается тема, что их босс, якобы, просит за их повышение большего. Про себя скажу. Во-первых, я не работаю на свадьбах, юбилеях. Это исключительно либо родственники, семья, или же меня пригласили те люди, к которым я могу прийти спокойно. Чтобы я всегда знала, что вот тут меня никто не тронет. В Европе с этим ну как... Вот ты сказала, допустим, нет, значит это нет. И я тоже не ощущала такого. Или может, я не понимаю вот эти все намеки. (Смеётся). Это, кстати, тоже может быть. Я настолько наивна или доверчива к людям, что я такие вещи не замечаю.

— А для тебя татарстанский или татарский менталитет, он какой?

— Для меня он всё-таки любящий. Любящий других людей. Открытый. Готовый накормить, напоить, спать уложить. Гостеприимный. Тёплый. Я просто … это менталитет именно сармановский, моих родственников, когда ты приходишь к ним, ты можешь ни о чём не думать. Всё будет.

Тебе не надо голову ломать, где ты будешь ночевать. А к твоему приходу будет бәлеш, аш и все остальное. Ну вот я тоже так замечаю, что, допустим, мои родители так же — когда к нам гости приезжают. То есть это всегда табын. Для меня вот это так.

— Кызык, синең татарлыкны Сарман аша күрүең.

— Ә потому что мин яратам аны. Потому что аның кешеләре шундый… яхшы мөнәсәбәттә иде миңа карата.

Минем әнием Сарман ягыннан. Ә тавышым — әниемнең тавышы, аның геннарыннан бирелгән тавыш. Һәм җәйләрен шул Сарман ягында булганга күрә, мин үземне Сарман кызы дим кайчакта.

Шундый хәл булган иде. Мин Латвиягамы соң, Литвагамы бардым. Ниндидер чара булды инде. Минем яныма киләләр, «апаем, апаем, апаем»….

... Апаем — ул Сарман ягында сеңлем дә, энем дә — вот все, кто младше тебя, ул барысы да — апаем. Мин әйтәм, апа, җаным, сез Сарманнанмы әллә? Әйе, апаем, ди. Шул. Шуңа күрә миңа ул якын.